Тепло еще вернется в твой дом

Блин, Понтий ел, а тут
кажысь Волхвы из Вефлиема,
сказали что родился
царь иудейский, а это значит — не
прелюбодействуй,
ни
укради, ни
сотвори, а
веруй, и пресно
и вовеки веков — Амен,
Аплодисментов вор
и бес с серЕбром…
Блин, Понтий вышел из авина
с гербОм на мыле,
и Слово вынул:
— Кто у креста смирен давно на вече,
и кто за риском близко — все — чисты!
Веди Бог и ныне там — под камнем
на камне
начало пламени
или цемента.
Бог — выбор, но бренн — ты
чтобы его просечь. А это значит:
Колена!
Встать!
Лечь.
Ну, блин…
Иесус со мной, а я далече!
И ни друг и ни враг — Иуда!
Это Царь меня словом лечит!
А я молча гляжу в посуду!
А я днем зажигаю свечи!
О, Иесус, я больше не буду…

«А мохнатые ресницы столь изящного загиба»…

Горкий взгляд из под вуали
сладких губ
лакавших море от молитв
отпечатки
и следы от битв
на коленях
сглаженных
мякгой тканию
и короной очерченно
лоно.
Вязь из
паутины
что связала книжки
тертые с журналом
овуляций.
Грация
у стола пустого стула
да еще добавить гула
из окна: «Ты одна»…
ТЫ ОДНА! Не бойся мула
опустившего рога
что обхватывают столько
беспробУдущной тоски с
соло в белом
музыканта
завораживает в плен
блюз
за стеною…прочь Соседа!
Мучать мула, что пришел
для подрагиванья вен на боках
в ожидании стоять посреди
холодной залы.
Крика мало!
Ты садись к нему на спину
и вели ему
сомкнуть
наполнЕнные печальной
влажью слезною глаза
В ПУТЬ!
Влево-вправо, влево-вправо
мир качуется устало
на загривке мула
шерсть слипается от
влаги лона
стоны
и мохнатые ресницы
столь изящного загиба
так длинны они,
щекотят
воздух
он упрямится, но поздно — резко
открывают глазы мула
звезды
черно-влажные огромны…
— Это сОН был. Спи.

«Ах, матова души твоей поверхность…»