Тепло очага

— Клянусь, Туган, — восхитился Толас, — ты дважды мужчина!

Ребята будто ожили, заговорили разом.

— Возьмем его на поруки, и делу конец!

— Пусть режет в нашу честь барашка!

Они веселились так, будто дело уже было сделано и Коста был на свободе и сидел здесь, рядом с ними.

— А ну, давай! — вскричал Батадзи. Он приподнял Толаса, разом поставил его на ноги и оттолкнул от стола. — Ну-ка, покажи свою радость!

Батадзи, перемахнув все ступеньки, прыгнул в вагончик и тут же выскочил обратно. В руках его была гармошка. Он с размаху поставил ее на колени Тугана:

— Давай, сыграй, чтобы кровь в нем закипела!

Встрепенулся, засиял Толас. Он будто вырос вдвое, стал вдруг стройным и подтянутым. Он ждал, полный восторга, — сейчас друзья его захлопают в ладоши, захлопают так, что будет слышно в селе, а он, Толас, как птица, полетит по кругу, легкий и сильный, он ощутит пьянящую радость вдохновения, почувствует себя счастливым.

Говорят, когда Толасу исполнился год, он выскочил из люльки и затанцевал на носках. Это легенда о Толасе. Но танцевать он, действительно, начал очень рано, и гармошка стала его учителем, а женщины, готовившие свадебные пироги, его первыми ценительницами.

Мать не успела сказать Толасу всех ласковых слов. А от мачехи он и не ждал их. Когда отец заболел и в пустом доме запищали голодные мыши, мачеха ушла, даже не захлопнув за собой калитку. И тогда на помощь поспешила сестра отца. От тетки своей Толас и ласковые слова слыхал, и подарки получал, но из рук ее он ускользал, как рыба. Она заботилась о нем, старалась, чтобы он всегда был сыт, но свадебный пирог казался слаще теткиных яств, кусок мяса на свадьбе казался тяжелее.

Когда Толас танцевал, все сбегались смотреть на него. Люди считали, что у парня уже есть будущее и ждали, что вот-вот его заберут в город, в ансамбль, и даже тот, кто заставил Толаса выпить впервые, тоже верил в это… Прошли годы, а Толас все танцевал на свадьбах, и теперь его уговаривали не пить, потому что рог тяжел и арака валит с ног даже великанов. Но Толас не боялся упасть. У него все было наоборот — он, выпив, становился великаном… Потом его перестали приглашать на свадьбы, а те, кто недавно восхищался им, теперь обходили его стороной…

…Теперь Толас танцевал для друзей. Вот зазвучала гармошка Тугана, и Толас подошел к тому месту, где могла бы стоять девушка. Он поклонился красавице и отступил на шаг, уступая ей дорогу. Смотрел, как она плавно идет по кругу, потом сорвался с места и, догнав ее, закружился в стремительном танце.

— Давай, давай, Толас! — закричал Батадзи. — Ставлю тебе бочку араки!

— Бочку старухи Борыкон! — добавил, смеясь, Азрым.

Стоило им заговорить об араке, как они сразу же вспоминали старуху Борыкон…

Они жили вдвоем, старик со старухой. Дом у них был низенький, обветшалый. Но в этом доме хранилась такая старая арака, что и сама Борыкон позабыла уже, когда гнала ее. Добраться до этой араки было непросто. Надо было зайти в комнату, отодвинуть резную деревянную кровать, поднять люк, таящийся под кроватью, и залезть в погреб.

Ребята долго следили за стариками, но те, будто чуя неладное, не оставляли дом пустым. Даже на свадьбы и на похороны они ходили поочередно. И вот однажды, когда Борыкон осталась в доме одна и подметала двор, перед нею предстали Толас, Туган, Цыппу и Батадзи. Туган растянул мехи гармошки, Цыппу и Батадзи ударили в ладоши, а Толас пустился в пляс.

— Асса! Орц-тох! — кричали парни, а гармошка заливалась изо всех сил.

Старуха, глядя на пляшущего Толаса, ожила, помолодела, бросила на землю метлу и тоже захлопала в ладоши. А Состыкк, Азрым, Гадац и Коста, проскользнув за ее спиной, спокойно вошли в дом. Толас танцевал до тех пор, пока бочонок с аракой не проследовал из погреба на улицу. Тогда Цыппу и Батадзи перестали хлопать и кричать «орц-тох», Туган сомкнул гармошку, а Толас поклонился старухе.

— Дай бог вам здоровья! — благодарила парней растроганная Борыкон. — Потешили старую, ох, потешили…

Толас, уходя, успел незаметно прихватить зазевавшуюся у ворот утку. Сунув ей голову под крыло, чтобы не кричала, он спрятал утку под полой пиджака и, обернувшись, еще раз поклонился старухе.

Говорят, заподозрив что-то, старуха после ухода ребят, взялась считать уток.

— Одна, две, три, четыре, — считала она, а утки ходили до двору, путались, и Борыкон, сбиваясь, начинала снова: — Вот одна, вот вторая…

…Толас, раскрутившись, как юла, вдруг застыл на месте, прижал руку к сердцу и поклонился — поблагодарил за танец воображаемую девушку.

— Давай еще! — закричали ребята. — Давай!

Туган снова взялся за гармошку и вспомнил один праздничный вечер в клубе.