Тепло очага

Так и порешили. Вручили шинель Гато, и тот не снимал ее до самой революции. Он верил, что он полковник, и не любил, когда посмеивались над его званием…

— Первый дом в нашем селе построил Гато, — рассказывал Туган Харбе.

— Гато — основоположник села! Живая легенда! — восхитился тот. — Прекрасный материал!..

— Однажды Гато со своим сыном ехал с гор на равнину, — продолжал Туган. — Они ехали весь день, и ночь застала их на берегу этой речки. Они остановили арбу возле вон той рощи, распрягли коня, поужинали и легли спать. На следующий день Гато проснулся рано, а сын его, утомленный трудной дорогой, крепко спал, и отец пожалел его и не стал будить. Сын проспал до полудня, и, когда запрягли коня и собрались ехать дальше, он вдруг вспомнил, что забыл свою шапку. Пошел за ней, смотрит — а в шапке лежит воробьиное яичко. Позвал отца. Тот подошел. «Это счастье, сын мой, счастье! — сказал он. — Птица указала нам место! Здесь мы должны жить…» Гато не стал откладывать: тем же летом он построил во-он там свою мазанку. Потом сюда съехались родственники и друзья Гато… А теперь, смотри, какое село стоит!..

— Вот тебе и Гато! — озадаченно вертел головой Харбе. — Чудеса, да и только.

— Лучше бы, конечно, его самого послушать, — сказал Туган. — Но он теперь там, в горах…

Туган не соврал: Гато, действительно, похоронили в горах…

Перо Харбе скользило по бумаге, как по льду, оно знало свое дело. Поставив точку, Харбе поднял голову.

— А как же было с вами? — спросил он.

— Проще простого, — пожал плечами Туган. — Гато пригласил нас к себе домой… Нигде в Осетии тебя так не примут, как принял нас Гато… Он и горя в жизни хлебнул, и радостью обделен не был, и обо всем этом, о жизни своей он подолгу рассказывал нам. Как-то он вдруг говорит: «Недолго мне еще осталось греться под солнцем. Уйду я скоро, освобожу место для тех, кто родится за мной… И в эту ночь есть у меня к вам просьба, последняя просьба, и, если вы исполните ее, я не забуду вас на том свете…» — «Пожалуйста, отвечаем, говори». — «Вы можете сейчас пойти со мной?» — спрашивает Гато. «О чем разговор?» — отвечаем… Мы вышли из дому, Гато взял из сарая кирки и лопаты, роздал их нам, взял керосиновый фонарь и повел нас в поле, к огромному кургану. Остановился у подножья кургана, помолился богу, попросил, чтобы ночь эта была счастливой для нас, чтобы труды наши не пропали даром… Мы, конечно, сразу догадались, что в кургане зарыт клад, и взялись за работу. А земля каменистая, жесткая, ударишь киркой — искры сыпятся… Пот лился с нас градом, к утру мы еле стояли на ногах… А Гато, глядя на нас, все сокрушался, чуть не плакал. Мы думали, жаль ему, что мы копаем, копаем, клада все нет… Когда рассвело, Гато глянул в яму и покачал головой: «Господи, — говорит, — какая же все-таки у вас сила!..» — «Что? — спрашиваем. — О чем ты…» — «Как о чем? — удивляется он. — Посмотрите, какую вы яму вырыли, сколько земли выбросили… И все это пропадает зря»… Мы не поняли его. «Что пропадает? — спрашиваем. — Земля, что ли?..» — «Какая там земля! — сокрушается Гато. — Сила ваша пропадает, годы ваши молодые»… Смотрим мы на него, а он смотрит на нас. Смотрел, смотрел, а потом взял да и полез в яму. «Если вы меня не прощаете за эту ночь, говорит, засыпайте меня, пусть хоть труды ваши даром не пропадут»…

Задумались мы, как-то не по себе нам стало. «Ладно, говорим, прощаем…» Вытащили его из ямы, и вот что я тебе скажу…

Не узнать с тех пор ребят. Будто волшебным кнутом их хлестнули…

— Волшебным кнутом, — оторопело пробормотал Харбе. — Это дьявол какой-то, а не человек… Ну, а дальше как было?

— Дальше ты сам сочинишь, — улыбнулся Туган, — а нам пора в поле…

6

Если бы за работу, как в школе, ставили отметки, Туган оценил бы сегодняшний день «тройкой».

Сегодня они сделали меньше обычного, и виною тому был вовсе не Харбе. Ребята думали о Коста, тревожились о нем, и в поле после обеда не слышалось ни шуток, ни смеха. Все с нетерпением ждали вечера, ждали, когда можно будет наконец пойти в село и хоть что-нибудь сделать для друга.

Но в село им идти не пришлось. Едва они вернулись с поля, как к их вагончику подкатил председательский «газик». Распахнулась дверца, и из машины вышел Шахам. Окинул внимательным взглядом ребят, поздоровался.

— Вы тоже здравствуйте! — ответил за всех Батадзи. — И почаще приезжайте к нам!

— А вы что, каждый день можете принимать гостей? — улыбнулся председатель.

— Пожалуйста, — буркнул Гадац, — если хотите, можете вообще остаться у нас…

— Нет уж, — покачал головой Шахам, — сами захотели дальнее поле, сами и живите здесь… Не скучаете еще по селу? — спросил он. — Нет?.. Ну и хорошо, — он шагнул под навес, сел за стол, посмотрел на Цыппу.

Тот и ужин готовил, и к разговору прислушивался, и потому не все у него получалось ладно. Шахам заметил это и улыбнулся:

— Ну как, довольны поваром?

— Если бы он каждый раз к обеду нам по рюмочке подносил, мы бы каждый день за его здоровье пили, — высказался Толас.

— Ну, а если бы еще рюмочку, то и за здоровье Состыкка выпить можно? — спросил Шахам.