Тепло очага

— А когда гости у вас бывают, ты ложишься рано?

Завуч хотел поговорить с ним по душам, но Гадац держался отчужденно.

— Гостей у нас не бывает, — сказал он и, почувствовав, что заплачет сейчас, выбежал из класса.

О чем мечтал Гадац, шагая каждое утро в школу? Ему хотелось наступить на ржавый гвоздь или заболеть внезапно, чтобы вернуться домой, улечься в постель и долго-долго не вставать. Мечтал о пожаре в школе. Если бы она сгорела, их распустили бы по домам. Он понимал, что мечты эти несбыточны, и однажды в голову ему пришла другая мысль. Простая и реальная. Надо спрятаться где-нибудь, переждать время уроков, а потом, как ни в чем не бывало, вернуться домой. Гадац ухватился за эту мысль, и в тот же день осуществил ее. Вернулся задами в свой огород, прокрался, прячась в кукурузе, к сараю, влез на чердак, зарылся и впервые за долгое время почувствовал себя счастливым.

Теперь у него было убежище, которое надежно скрывало его от мира. Здесь он сам распоряжался собой, никого не боялся и ни от кого не зависел. «Здесь можно было лежать на сене, наслаждаться тишиной и покоем, засыпать и просыпаться, здесь было его, Гадаца, царство. Пропустив день, другой он являлся в школу, и в классе уже привыкли к его прогулам, и учительница с сомнением качала головой, когда он в очередной раз оправдывался болезнью. Он боялся, конечно, что учительница пожалуется на него отцу. К матери-то она не пойдет. С матерью мало кто общался, даже соседки не любили встречаться с ней. И Гадац полеживал на сене и верил, что так может продолжаться вечно.

Однажды он заспался на чердаке и проснулся, когда уроки давно уже кончились. Гадац, проделав уже привычный ему кружной путь, вышел огородами на улицу и, помахивая портфелем, зашагал так деловито, будто возвращался домой из школы. Старуха-соседка, сидевшая у своих ворот на скамейке, увидев его, удивленно всплеснула руками:

— Ой, горе, горе! На кого ты похож?!

Сено, что ли, в волосах застряло, подумал Гадац. Он отряхнулся на всякий случай, потом достал из портфеля осколок зеркала, которым пускал иногда зайчиков, посмотрелся в него и обмер. На лице его сажей были нарисованы роскошные усы, борода, глаза обведены были черными кругами. Гадац попытался ладонью стереть эту живопись, но только сажу по лицу размазал. И вдруг он услышал тихое хихиканье. Присмотревшись, увидел мальчишек, подглядывающих за ним из-за плетня. Это они разрисовали меня, понял он, подкрались, пока я спал. Вскипев от злости, Гадац перемахнул через плетень и бросился на обидчиков. Те сыпанули в разные стороны, но одного из них, самого маленького, Гадац все же настиг. Догнал, схватил и, не помня себя, огрел портфелем по голове. Мальчишка заревел, вырвался, побежал и, обернувшись, прокричал сквозь слезы:

— А твоя мать — баптистка!

Гадац и раньше слышал это слово и, не понимая смысла, чуял что-то страшное, таившееся в нем, и оскорбительное своей причастностью к матери… Забыв о бороде и усах, Гадац понуро, поплелся домой.

Увидев сына, мать, возившаяся во дворе, рассмеялась. А Гадац никогда не видел ее смеющейся, ни разу за всю свою жизнь, и он смотрел на нее, пораженный, и, не выдержав, закричал исступленно:

— Не смейся надо мной! Баптистка!..

Вскоре Гадац вообще перестал ходить в школу. Все ему надоело, и, ожесточившись, он никого уже не хотел бояться. Отец же молчал, думая о чем-то своем.

Как-то раз утром он разбудил сына, велел одеться, вывел во двор, где уже стояла пароконная арба, и они сели — отец впереди, сын — сзади, и поехали. Куда и зачем, Гадац не знал. Когда арба, оставив позади село, остановилась у высокого кургана, Гадац насторожился — а что, если отец стащит его на землю и отхлещет кнутом? За школу и за чердак с сеном… Но отец не оборачивался, сидел, опустив голову, и плечи его судорожно вздрагивали. Плачет, ужаснулся Гадац, он плачет…

Арба долго стояла у кургана, потом тронулась наконец и вскоре остановилась опять, возле свинофермы. Отец отвел Гадаца к заведующему и сказал, обращаясь к сыну:

— Делай все, что тебе скажут. — Он попытался улыбнуться. — Школа опротивела тебе, значит, надо работать… Голодным не оставайся, никого не бойся… Ночевать будешь дома…