Тепло очага

Серафима беспокоилась — Госка давно ушла на ферму, уже проехал мимо их дома молоковоз с закрытыми наглухо бидонами, а матери все нет и нет. «Может, какая-нибудь корова заболела, — подумала девушка, — и они готовят ей лекарство?» Теперь доярки сами лечат коров — ветеринары на фронте.

Серафима долго стояла возле своих ворот, смотрела в сторону фермы и ни души не видела на дороге, на всем ее протяжении.

Девушка вернулась во двор. Остановилась под абрикосовым деревом. Листья лежали на земле, как зерно, рассыпанное для просушки. Двор казался неуютным, заброшенным.

Серафима нагнулась, подняла лист, другой — золотистый, желтый, багряный.

Бывало, деревья ломились под тяжестью мокрого снега, а девушка сидела за столом в теплой комнате, листала книги, находила между страницами сухие листья, и дом наполнялся мягкими красками осени.

Подбирая по дороге листья, она неторопливо двигалась к дому, поднялась на крыльцо, вошла.

Две железные кровати (спинки их в этом году не красились) стояли в противоположных углах комнаты. Постели были покрыты красным сатином, а поверх сатина — узорчатым тюлем, наволочки на подушках были расшиты бледно-розовой шерстяной нитью.

Между окнами, выходящими на улицу, на стене висело круглое зеркало размером с ту деревянную тарелку, в которую Госка складывала пироги. Зеркало купил отец, когда Серафимы еще и на свете не было… Чтобы посмотреться в него, надо было стать так, чтобы видеть себя точно в середине зеркала. Иначе либо нос искривится, либо подбородок вытянется, либо губы расплющатся. Зеркало стало таким с прошлой зимы, но ни Госка, ни Серафима не решались снять его… Под зеркалом, приткнувшись вплотную к стене, стоит стол с резными ножками. В семье его ценили особо — купили, когда родился брат Серафимы.

На столе — сложенные стопками книги. Каждая обернута в газету — это дело рук Серафимы. Госка не однажды напоминала, чтобы дочь спрятала книги куда-нибудь подальше, в безопасное место.

Соседи прятали фотографии ушедших на фронт, прятали треугольные письма, приносившие с войны скупые вести о родных, прятали праздничную одежду фронтовиков в такие дальние углы, куда и не доберешься сразу. И дома от этого становились темными, нежилыми будто.

Каждая из книг была для Серафимы дорогим воспоминанием. Каждая воскрешала какой-нибудь день ее жизни.

В пятом классе на уроке литературы учитель устроил соревнование: кто больше знает стихотворений Коста Хетагурова? Тогда-то и появилась у нее «Осетинская лира» Коста… Одним из первых библиотекарей села была тетка Серафимы. Даря девочке «Овода», она сказала торжественно: «В нашем селении никогда не было лучшей книги».

Канамат, племянник Маро, ни разу до этого не посмел взглянуть на Серафиму, но в тот день остановился перед ней и с трудом, словно ворочая огромную тяжесть, проговорил:

— Если ты не откажешься принять от меня этот подарок, жизнь моя будет светлей.

Он протянул ей бережно завернутую книгу. Дома Серафима развернула ее, прочла на обложке — «Герой нашего времени». С обратной стороны обложки было выведено ровными буквами: «Желаю тебе счастья, о котором ты и не мечтаешь»… В тот день Канамат ушел из села. Говорили, что в руке его был деревянный чемодан.

Слова, которые Канамат вывел на обратной стороне обложки, для Кайти оказались бы страшнее ножа, но у Серафимы все же не поднялась рука, чтобы стереть их. Если бы Кайти увидел эту книгу — землю бы зубами грыз. Серафима ни разу не посмела возразить ему, словом на слово ответить и, конечно, молчала о Канамате… Когда человек, освещенный лунным светом, шел со стороны Ирафа и почти поравнялся с ними, Серафима решила, что наутро из дома Маро выползут, вылетят черными воронами сплетни, и земля под ее ногами будет гореть всю жизнь. Каждый день, проходя мимо соседей, девушка будто по иголкам ступала, но сплетни так и не вылетели из этих окон, не выползли из дверей. Серафима стала замечать, что Канамат избегает ее, прячет при встрече глаза. И, стыдясь и радуясь, она поняла — ее тайну он похоронил в себе.

Девушка брала со стола книги, листала их одну за другой, укладывала между страницами осенние листья.

Ей хотелось найти подарок Канамата. С тех пор, как Кайти ушел на фронт, девушке некого было опасаться, и книга все время была под рукой. Никто из тех, кто мог бы взять ее, давно к ним не заглядывал. А Госка читать не умеет…

Серафима всполошилась. Не может быть, чтобы подарок Канамата пропал. Она заглянула за зеркало, перерыла ящики старого шкафа, побежала в другую комнату. Единственное укромное место, которое было там — это сундук. В сундуке лежали сапоги отца, праздничные туфли брата и разная мелочь, которую Госка пожалела выбросить.

Неожиданно в руках девушки оказался портфель из рябовато-коричневого дерматина. Ручка держалась только с одной стороны, замок давно поломался. Серафима была уверена, что этого портфеля нет уже и в помине.

— Какая ты хорошая, мама! — растроганно проговорила она. — А я всегда ругала тебя за то, что ты хранишь всякое старье.

Она вытерла подолом платья пыль с портфеля, соскоблила ногтем какое-то пятно…