Теплое сердце зимой

Блэй быстро прошел по туннелю учебного центра. Он практически бегом преодолел часть пути — что, как он знал, было излишним. То, чего он страшился, не произойдет. В нем говорила паранойя, безосновательный страх, что и без того ужасная ситуация, в которой они все оказались, может ухудшиться.

По крайней мере, он был почти уверен, что этого не произойдет.

В офисе он ни с кем не столкнулся, и это хорошо. Значит, никто об этом не задумывался.

Подходя к больничной зоне, Блэй подумал о том, сколько бы времени понадобилось, чтобы вмешаться, если бы хоть кто-то знал о том, что Лукас ушел в метель. Например, если бы сработала сигнализация при открытии люка… но нет, Лукас использовал код. Ладно… окей. Если бы на телефон Ви пришло хоть какое-то уведомление о том, что кто-то вышел… возможно, можно было попросить Мэнни и Дока Джейн вернуть парня.

Блэй остановился перед последней из палат. Дверь была такой же, как и все остальные, из того же дерева, должным образом окрашена — Братство было против ДСП или ламинированного пластика, даже в помещениях клиники — того же цвета, как и все остальные.

Он никогда больше не сможет смотреть на эту дверь по-прежнему.

Как и все остальные.

Его рука была на удивление тверда, когда он толкнул панель. А вот тело трясло.

Внутри комнаты… все было точно так же, как и всегда. Напротив входа больничная койка. В углу уютный мягкий стул и пуфик, рядом тумбочка с лампой и книгой на ней. И… все.

Никаких личных вещей. Фотографий. Даже блокнота с ручкой.

— Где, Лукас? — пробормотал он. — Ты должен был оставить ему хоть что-то. Ты бы не сделал этого, не объяснившись.

Блэй подошел к кровати, которая была застелена по-больничному аккуратно, что даже Фритц одобрил бы, подушки расположены точно по центру у изголовья, и можно было подумать, что для их размещения использовали транспортир и линейку.

— Где ты взял черную мантию? — пробормотал Блэй. — И почему ты ее надел…

Он остановился.

Сейчас дрожала и его рука.

Он протянул ее к столику на колесах, но не стал брать белый конверт, лежавший в углу подноса. Он просто провел пальцем по двум словам, написанным тонкими синими чернилами «Брат Мой».

Блэй потер лицо ладонями. Затем снова огляделся.

Когда он сфокусировал взгляд на подносе, то увидел, почему Куин пропустил послание, особенно если в тот момент он в панике искал своего брата: поднос был белым, конверт был белым, и точно так же, как подушки, письмо лежало ровно в одном углу. Что делало его почти незаметным.

— Ты в порядке?

Он повернулся на голос. Мэнни Манелло стоял в дверном проеме, на лице доктора застыло мрачное ожидание. Словно раньше становился свидетелем подобной трагедии и знал, как она влияет на людей.

— Ты можешь… — Блэй откашлялся. — Ты можешь убедиться, чтобы сюда никто не заходил, да?

— Конечно, но что…

— Послание. — Блэй указал на конверт. — Для Куина. Я не хочу, чтобы кто-то еще прикасался здесь к чему-либо.

Мэнни кивнул.

— Никто не войдет сюда, кроме него.

— Спасибо.

— Я могу чем-то помочь?

Блэй снова огляделся. Затем направился в ванную. Когда дверь открылась, автоматически загорелся свет. На столике не было ничего примечательного.

Нет, неправда. В держателе стояла зубная щетка — ей больше никто не воспользуется; наполовину использованный тюбик «Колгейт», который уже никогда не закончится; кусок мыла также навсегда останется сухим. Аккуратно сложенные полотенца на полках над унитазом, другие висят на вешалках — и все это останется нетронутым предыдущим хозяином. Душ, представлявший собой лишь невысокий выступ, занавеску и порог высотой не более двух дюймов, к нему больше не прикоснется рука Лукаса, табурет никогда не будет стоять рядом, шампунь и гель навсегда останутся на том же уровне в своих бутылках.

Сделав глубокий вдох, Блэй уловил увядающий запах чистоты и рутинных действий.

В смерти было столько всего странного. Когда она забирает свою жертву, у той останавливается сердцебиение, дыхание и все функции тела. Но все те вещи, что принадлежали человеку, обладали своего рода кинетическим движением, которое оживляло его, по крайней мере, на некоторое время. Одежда, обувь, лекарства, банные принадлежности, надписи на вещах… эти осколки жизни были подобны незакрепленным предметам в машине, влетевшей в кирпичную стену — они продолжали биться внутри.

Пока с ними не разберутся, не передадут, не отдадут в пользование кому-то другим, не выбросят, не уничтожат.

Жизнь должна быть более долговечной, чем тюбик зубной пасты, где ее осталось на дне, — подумал он.

Блэй растер боль в груди. С другой стороны, именно для этого нам дано сердце. Мертвые обретали бессмертие в душах тех, кого они оставили на Земле, и боль служила платой за эту вечность.

Когда в телефоне пискнуло сообщение, он снова повернулся к Мэнни.

— Просто проследи, чтобы сюда никто не вошел, ладно? Пожалуйста.

Мэнни приложил ладонь к груди.

— Даю слово.

Глава 25