Теплые острова в холодном море

Отец не отзывался. Он спал неглубоко, но очень цепко, словно в полуобмороке, и из приоткрытого рта со свистом вырывался воздух, щеки были воспалены, и вздрагивали ресницы. Сквозь мутный полусон Макаров слышал и Сережу, и звук мотора на дороге, крики птиц, раздавались голоса, и совершенно пьяный мужик требовал у кого-то разрешение на выход в лес — но спящий даже не повернул головы; потом ему стало чудиться, что он находится в лесу, а сын ушел и заблудился среди высоких деревьев и травы. Он понимал, что надо вставать и искать его, но сил этого сделать не было. Мелькнуло гневное лицо красивой женщины, в которой он узнал жену, и ему захотелось немедленно услышать ее голос, однако не мог разлепить слипшиеся веки, а когда наконец открыл глаза, то увидел сумерки, натягивающего его рюкзак стройного Поддубного, смущенного, притихшего Сережу, жующего бутерброд, и рядом двоих детей: невысокую, но очень ловкую, загорелую, светлую девочку лет пятнадцати и пухлого, толстощекого, русоголового мальчика помоложе.

За спиной у девочки был небольшой рюкзачок, а в руках у мальчика корзинка.

— Дядя, до Реболды далеко ль? — спрашивала девочка, напирая на «о».

— Да примерно столько же, сколько прошли, — ответил товарищ Макарова, с улыбкой их разглядывая. — А на что вам Реболда, ребятки? Знакомые там?

— Поглядеть хотим.

— Да там и глядеть-то не на что, — пожал плечами Поддубный. — Несколько домов обычных, и все. В них сборщики водорослей живут.

— Ну и пусть.

— А ночевать где станете?

— В спальнике.

— А если дождь?

— Пленкой укроемся.

— Как же это родители-то вас одних отпустили?

— А чего тут такого?

Они смотрели совершенно доверчиво и безбоязненно, и от присутствия этих детей Павлу вдруг сделалось радостно, все показалось поправимым, кишечный ли у него грипп, отравление или что-то еще — через день-другой пройдет и он так же радостно потопает в Реболду или в другое место, обойдет весь этот остров с его веселой, мягкой природой, удивительными озерами, таежными лесами, прибрежными участками тундры, садами, холмами и таинственными путями, о которых так много читал.

Легко и быстро он поднялся на ноги.

— Ну счастливо вам!

— И вам счастливо!

6

Дети ушли вперед, а они прошли еще немного, за ручьем свернули по старой, заброшенной дороге в лес и оказались возле странного сооружения, не то землянки, не то дзота, оставшегося со времен, когда на островах сразу после закрытия лагеря обосновалась военно-морская школа. Дальше пути не было. Поддубный снова оставил Макарова с мальчиком вдвоем и велел им переобуться в сапоги, а сам отправился отыскивать стоянку, но не успели они оглядеться, как он вернулся, и путники все вместе двинулись через лес к морю, а потом налево по берегу.

— Уже почти пришли, кум! — подбадривал Поддубный. — Чуть-чуть осталось.

Был отлив, ноги утопали в изрытом морскими червями крупнозернистом сыром песке, оставляя глубокие большие и маленькие следы, потом берег сделался круче, мужчины поднялись по склону, прошли по черничнику, где было так много ягод, что сапоги окрашивались их сочным цветом, и остановились на мысу.

Это было и впрямь замечательное место. Морской залив лежал перед ними, он был совершенно закрытым и не слишком большим, однако неуловимые мелочи указывали на то, что это не берег пресного озера. Напротив мыса возвышался небольшой, заросший деревьями островок, море казалось таким мелким, словно его можно перейти вброд, виднелись в прозрачной светлой воде крупные разноцветные камни, и огромные валуны лежали на земле. Был тихий солнечный вечер, долгие тени упали на траву, на покрытые лишайниками и мхом плоские камни, краснели крупные, как мелкий виноград, ягоды брусники и рыжие шляпки громадных подосиновиков.

Поддубный внимательно оглядел стоянку и радостно сказал, что за два года, со времени его последнего приезда, на мысу никто не побывал, не разжигал огонь и не тронул забытый им в прошлый раз подвешенный к сосне половник. Вместе с Сережей он быстро и умеючи поставил на немного покатой площадке палатку, развел костерок, сходил на придорожное озеро за пресной водой и вскипятил чаю, соорудил лавочку подле громадной каменной плиты, которая идеально подходила для стола, будто кто-то специально ее обтесал. Рассеянно следя за действиями сына и кума, никакого стыда Павел уже не испытывал — ему было все равно, и только успокаивала мысль, что завтра не надо никуда идти, можно будет целый день лежать в палатке или просто на улице, смотреть в небо, ничего не ждать и ни о чем не думать.

Мысль о том, что к утру ему может стать хуже, Макаров отгонял. И даже если это случится и его потребуется срочно эвакуировать, это будет уже не его забота. Он начал извлекать маленькую пользу из своего положения, хотелось только закурить, но желание было головное, и весь его зараженный, отравленный организм курению противился. Никакие таблетки не помогали, слабость изматывала, и всю ночь и весь следующий день он провел в полузабытьи.