Теплый пепел надежд

Она прошла по полу, как по стеклу, взобралась на возвышение, села на табуретку и задрожала; тряслось все, даже голова. Как она ни старалась унять дрожь, сделать ничего не могла.

Кирилл куда-то вышел. Сонечка осталась одна, и ей жутко хотелось одеться. Всего лишь одеться, чтобы почувствовать себя человеком, а не подопытной лягушкой. Хотелось плакать, а дрожь становилась все сильнее.

Вошел Кирилл. Не глядя на нее, он протянул ей бокал с чем-то красноватым.

— Сонечка, выпейте, это мартини, ничего страшного, вы просто согреетесь, я пока еще готовлюсь… И это возьмите… — он дал ей большой пушистый плед, — закутайтесь и погрейтесь. У меня еще не все готово. Краски, то, се…

Она послушно выпила, тепло пробежало по телу, а плед согрел ее окончательно.

Стало получше. Пропали слезы, обида и страх…

Пока ей было тепло и прекратилась дрожь, она решилась. Сбросив с себя плед, Сонечка проговорила:

— Я готова, вы можете начинать.

Кирилл расхохотался. Сонечка, чтобы доказать свое бесстрашие и сообразительность, села, как примадонна из захудалого варьете: рука в бок, голова задрана и нога на ногу…

Его смех окончательно помог ей избавиться от смущения.

— Ну, так-то не надо. Просто сидите, — сказал он сквозь смех и кинул ей яблоко. — Вот, ешьте яблоко или смотрите на него… Лучше ешьте.

Прекрасный аромат заставил Сонечку забыть обо всем, а Кирилл меж тем смотрел на нее, прикрывая то один глаз, то другой, потом сделал из бумажной трубочки подзорную трубу.

Было нисколько не страшно! Все-таки она очень глупая! Кирилл смотрел довольно долго, только один раз сказал:

— Встаньте, повернитесь, еще раз…

Получилось, что он осмотрел ее со всех сторон, но это уже не мешало ей думать, дремать — так расслабило ее мартини.

Потом он велел сесть.

— Можете греться, накиньте плед, я возьму кое-что…

Кирилл, прикрепив большой лист плотной бумаги к мольберту, начал что-то набрасывать углем, быстро взглядывая на нее, а то и вовсе не глядя…

Соня поняла, что существует для него именно как натура, а не живой конкретный человек, ей стало обидно.

В ее размышления ворвался его требовательный голос:

— Сонечка, снимите парик.

…Как? Но она не может его снять! У нее такие ужасные волосы! Ей нечем было их вымыть!..

— Сонечка, ну, что вы застряли? — сердито спросил он.

Она посмотрела на него и прошептала:

— Я не могу…

— Он у вас что, приклеен? Снимайте, он мне не нужен.

Но Соня заупрямилась.

— Не буду. У меня грязные волосы… — наконец призналась она.

Кирилл рассмеялся ей в лицо.

— Мне совершенно безразлично, грязные у вас волосы или нет. Мне нужны живые волосы, а не эти нитки смотанные, понятно? Снимайте, — сказал он строго, отсмеявшись, — давно меня так никто не веселил. Уже только за это вам надо платить.

Соня опять расстроилась и, чуть не заплакав, стащила с головы парик.

Кирилл протянул ей расческу и маленькое зеркальце. Она кое-как расчесала жирные тощие пряди.

— Замечательно, — с удовлетворением осматривал ее Кирилл, словно под париком оказались золотые кудри до пояса…

Так у нее же есть еще один парик! Может, тот ему понравится? Он и качеством лучше…

Но Кирилл прочел ей нотацию по поводу того, что хорошо только то, что естественно.

Соня слушала, думая, что ему, такому красивому, легко так говорить, а что делать ей, уродливой?..

И вдруг она это ему выпалила. Впервые в жизни публично признав собственное уродство. Кирилл сморщился, как от боли.

— Люди, люди, семя злое и дурное… Это я не о вас. Вы еще чисты… Кто вам сказал, что вы дурнушка? Какие-нибудь дяди или тети? Или друзья и подружки? Вы просто не укладываетесь в обычные обывательские понятия о красоте. В своем роде вы — красавица, понятно вам? Так и держитесь. И все будут думать так же… На людей, глупых в основе своей, это действует, как красное на быка. Вот попомните мои слова! Короче, хватит! Надо работать, а вечером мы с вами обо всем потолкуем, идет? А, Сонечка?

Он подошел к ней, поднял ее голову за подбородок, и ткнулся носом в ее нос.

— Голову выше!

Соня очень устала за эти два часа, а Кириллу показалось, что он сделал совсем мало.

Она подумала, что пятьдесят тысяч не так уж и много за такую работу. Она вроде бы ничего не делала, сидела… Но нельзя ни отвлечься, ни двинуться, ни переменить позу.

Иногда Кирилл разрешал ей отдохнуть, а сам что-то набрасывал на листе.

Листов он поменял три, сказав, что завтра поставит холст.

Когда художник объявил о конце работы, Сонечка уже доходила. Болели шея и спина, кружилась голова и вообще ей было плохо, не по себе. Однако наготы своей она бояться перестала.

Она теперь относилась к ней, как и художник, — равнодушно, не заостряясь.

Они пообедали вместе. Он сварил вкусный суп из пакета, пожарил рыбные котлетки из коробки, тоже очень вкусные.

Дома мама никогда не покупала ничего «иностранного» — все готовилось из продуктов, купленных на рынке, в крайнем случае — в магазине… А тут все быстро и вкусно! Особенно после пельменей Зофьи. Соня их никогда не забудет.

После обеда пили кофе.