Теплый сентябрь

Я-я, тихо отвечаю и киваю ему головой. Двое друзей высокого быстро "обшманали" все мои карманы и забрали себе всё, что в них было. Расчёска и опасная бритва в чехле тоже ушли на "сувениры". Все бумаги, что были при мне, так же оказались в чужих руках. Солдаты стали в кружок и начали их разглядывать, пытаясь понять, что в них написано. Из бумаг при мне была выписка из Приговора Военного Трибунала и справка о двух ранениях. Листовка-пропуск в немецкий тыл для перебежчиков их совершенно не заинтересовала. Длинный немец, едва глянув в неё, скомкал и выбросил пропуск куда-то за бруствер, прочь... Он долго вертел в руках мою пилотку, видимо решая для себя, нужна она ему или нет, потом отвернул на ней полу и увидел внутри полы две иголки с нитками. Солдат возвращает мне пилотку и жестами показывает, что мол, давай Иван, сматывай нитки и вместе с иголками давай их сюда. Что делать - сматываю белую нитку и вместе с иголкой протягиваю этому жлобу, сам смотрю ему прямо в лицо. От охватившего напряжения мои руки немного дрожат, и игла с отрезком нити падают на дно траншеи. Второй отрезок нити смотать не успеваю, высокий немец своей правой рукой наносит мне молниеносный удар по челюсти. Перед ударом успеваю рассмотреть небольшой закрытый медальон на шее, видимый в разрезе расстёгнутого ворота форменной рубашки и причёску на голове этого "мародёра" - коротко подстриженные виски и затылок, волос отставлено не более 3-х мм. Оставшиеся волосы, как ни странно, чистые, свисают в разные стороны от пробора, немного пахнут одеколоном. В голове проносится, что такая стрижка называется "Андеркат"...

Получив классический "хук", падаю на землю. Поднимаюсь на ноги и получаю сильный "кросс" по лицу. Двое приятелей громко хохочут и с явным удовольствием наблюдают, как я скрючился на дне траншеи. Они громко хвалят своего товарища:

Браво, браво! Гюнтер, как ловко ты его уложил! Совсем как тогда на ринге, на соревнованиях в Гамбурге! Макс Шмеллинг оценил бы твой удар! сквозь боль мне удаётся расслышать их слова. Когда боль немного притихла, открываю глаза и вижу, что "боксёр" стоит от меня в трёх шагах, весь такой из себя довольный и гордый. Он подходит ко мне совсем близко и больно пинает носком сапога прямо по голени.

Ауфштейн! громко командует немец, элегантно поправляя рукой свои волосы. Медленно пытаюсь подняться с земли, сознание плывёт, в глазах мельтешат жёлтые круги, сил не хватает и мне удаётся встать, как говорят в народе, только на четвереньки. Следующий удар получаю в живот - длинный подпрыгивает, делает шаг вперёд на меня и бьёт меня ногой, совсем как по футбольному мячу.

Ссууук-ка-кха-кха-кха! от сильного удара из лёгких вырывается хрип и нечто нечленораздельное, а тело переворачивается на спину. Я лежу на земле и словно рыба, вытащенная из воды, пытаюсь сделать хоть маленький глоток воздуха. Судорожно пытаюсь наполнить лёгкие кислородом, но сил нет даже на вдох. Он качественно перебил мне дыханье, тварь такая! Остальные солдаты снова громко ржут, как застоялые жеребцы. Их товарищ устроил представление и на миг помог всем разогнать окопную скуку. Высокий "боксёр-футболист" снова подходит ко мне, берёт руками за ворот шинели и рывком поднимает меня с земли на ноги.

В гудящей голове стремительно проносится: Неужели он меня забьёт насмерть! Сильный, гадёныш! Чтоб тебе кто-нибудь руки-ноги переломал!

На ногах стою не твёрдо, меня шатает, в глазах всё те же круги, голова болит и резь в животе. Слышу, как один из троих солдат говорит дружкам:

Мне, конечно, плевать на штабной приказ о перебежчиках, но убивать этого Ивана не будем! Пусть живёт, раз всех нас тут повеселил. Гюнтер, мы в очередной раз убедились, что ты в отличной спортивной форме. Брейк! Не бей его больше, особенно по животу, а то этот Иван наложит полные штаны говна, а его ещё в штаб надо будет отвести.

От сказанного все немцы, что были рядом, опять громко начали смеяться. Чей-то другой голос сообщил друзьям, что этот перебежчик сегодня ночью приволок на себе одного из их парней, тяжелораненого в дневной атаке.

Раз так, пусть живёт! Гюнтер отстал от меня и про иголку с ниткой больше не вспомнил.

Мне дали немного времени придти в себя, а потом какой-то низкорослый, щуплый солдат, одно слово "задохлик", поднял с земли мою пилотку, нахлобучил её мне на голову, улыбнулся и махнул рукой, показывая, что надо идти, дополняя своё намерение увести меня из траншеи, словами на ломаном языке:

Тафай тфигай Иван, шнель! Пшёль бистро! Марш!

Этот солдат куда-то ведёт меня по траншее. Глядя на низкорослого солдата, я удивился, почему в этом батальоне служит такой недомерок, ведь в части "SS" всегда отбор был, как говорят, дай боже - призывали только рослых и физически крепких парней. Про себя назвал этого солдата "задохликом".