Теплый сентябрь

Шнель "иван"! Марш! командует щуплый Цобель, и мы отправляемся дальше в тыл...

Глава 3. В селе Никольское

До села надо было идти километров пять. Я иду впереди, а мой конвоир, держа на плече винтовку с примкнутым к ней плоским штыком на плече, шагает шагов на пять позади меня. Проходя мимо какого-то ручья, "задохлик" останавливается, окликает меня и, когда я замираю на месте и медленно поворачиваю голову в его сторону, солдат с помощью жестов показывает, что я могу смыть водой кровь с лица и с рук, привести себя в порядок и вдоволь попить воды. Сначала прямо пилоткой черпаю холодную воду и долго пью эту живительную влагу. Потом умываю лицо, шею и руки. Мой конвоир стоит рядом и курит сморщенную сигарету, пахнущую дрянным табаком, выпуская из своего рта клубы сизого дыма, и ждёт пока я закончу своё "купание". Приведя себя в относительный порядок, поворачиваюсь лицом в сторону конвоира и вижу улыбающееся лицо Цобеля. Краем не заплывшего синевой глаза замечаю, как солнечные лучи играют на лезвии штыка винтовки за его плечом. О том, что мы подходим к Никольскому, сообщил указатель на чужом языке.

Мы шли ещё минут пятнадцать, пока не подошли к зданию школы в центре посёлка, в которой теперь разместился немецкий штаб. "Задохлик" отводит меня к каменному сараю с наглухо заколоченными грубыми досками окнами, когда-то выстроенному рядом со школой, и сдаёт меня часовому, скучающему у двери. "Задохлик" вручает солдату сопроводительную бумагу, на словах объяснив, что этот "иван" сам перебежал на их сторону. Часовой достаёт из кармана брюк ключ, которым отпирает висящий на двери сарая замок, распахивает дверь и грубо впихивает меня внутрь узилища. По ощущениям - попал в какой-то склеп. Темнота резанула по глазам, и какое-то время они привыкали к мраку помещения. В голове мелькает счастливая мысль: - "Я пока ещё жив!"

В помещении сарая каменный пол, на котором разместились человек двадцать пленных, на вид таких же бедолаг, как и я, доставленных в Никольское из разных мест. Только только нашёл себе место, обосновался и решил подремать, следуя верной солдатской заповеди, как дверь отворили, вошёл охранник, который на ломанном русском назвал мою фамилию и сказал, что мне быстро надо идти на допрос.

Другой солдат отвёл меня в штаб немецкой дивизии "СС-Полицай", где в бывшем школьном классе несколько часов меня допрашивали под протокол, так это официально у них называлось. Несколько немецких офицеров через гражданского переводчика задавали мне множество различных вопросов о дислокации наших частей, их оперативной подчинённости, численности, расположению на местах, о командовании роты, батальона, полка и дивизии. Затем пришёл ещё один офицер и тоже через переводчика начал задавать вопросы, суть которых сводилась к тому, чтобы выяснить готовность служить Великой Германии и их Фюреру. По всей видимости, мои ответы удовлетворили этих офицеров, т.к. в каменный сарай я больше не вернулся. Когда закончился допрос, был уже вечер, и конвоир отвёл меня на кухню, где повар выделил мне немного еды. Но перед тем как идти на кухню, зашли в небольшую избёнку, на крыше которой была настлана потемневшая от времени дранка, в которой пожилой на вид мужик с белой повязкой полицая на рукаве выдал мне кружку и ложку. На прощанье он зачем-то произнёс:

Бывай корешок! Повезло тебе - не сегодня-завтра в лагерь поедешь! Может ещё, где и свидимся!

Я промолчал и вышел из избёнки. На кухне мне выдали миску, повар наполнил её картофельным блюдом с овощами, так же получил в кружку кофейный напиток и кусок хлеба. Упитанный повар, накладывая черпаком в миску блюдо, совсем беззлобно приговаривал:

На сдорофье, Ванья! Тафай, трескай, что бы за ухам тресчаль!

После еды меня отвели в другое здание, но тоже рядом со школой. До меня здесь уже находилось пятеро бывших красноармейцев, которые тоже дали первичное согласие на сотрудничество с немецкой армией. В новом помещении все окна с улицы были забраны железными решётками, дверь оббита железом, из предметов мебели и вещей ничего, одни голые стены, пол, потолок и никаких других "удобств", поэтому всем пришлось ночевать, лежа на полу. У входной двери установлена будка для охраны, в которой постоянно стоит солдат с автоматом. Лежа на досках пола, делаю вид, что сплю, а сам прокручиваю в голове, что было со мной за нелёгкий день, о чем спрашивали, что отвечал и как говорил. Раз они меня перевели в этот "номер", а не в тёмный карцер, где я пробыл совсем не долго, то это означает, что мне удалось чем-то заинтересовать своей скромной персоной и штабных офицеров...