Теранезия

Прабир смотрел на нее с каменным лицом. Она взяла его руку в свою, и сказала:

— Тебе не кажется, что они были бы рады, если бы кто-то из нас вернулся? Теперь-то это не опасно?

Прабир почувствовал, как по спине разбежались ледяные мурашки: то ли сознательно, то ли в силу привычки, ее голос стал приглушенным, как всегда, когда они говорили про родителей в его комнате в доме Амиты.

— Это не безопасно, — сказал он. — С чего ты решила, что это не опасно?

Мадхузре изучающе посмотрела на его лицо.

— Потому что война закончилась почти восемнадцать лет назад.

Прабир раздраженно выдернул свою руку.

— Ага, и безумцы в правительстве Западного Папуа…

— Я не еду в Западное Папуа…

— … которые хотят объявить половину островов…

— Это даже близко не рядом с тем местом, куда мы едем!

У Прабира начало стучать в голове. Если это не сон, значит это какой-то вариант проверки. Он привел ее в безопасное место, и вот, она стоит на самом краю обрыва и лопочет какие-то детские глупости о том, чтобы нырнуть назад в воду.

— На острове все еще есть мины, — сказал он. — Не думаешь ли ты, что кто-то пробрался туда и все разминировал?

Мадхузре порылась в файлах, затем вывела данные с планшета на телевизор.

— Это устройство крепится на ремень. Оно сообщит, если в радиусе двадцати метров есть какая-либо химическая взрывчатка.

Штуковина была размером со спичечный коробок.

— Я не верю тебе, — сказал Прабир. — И взрывчатку в земле? Но как? Ты знаешь, что у индонезийцев есть мины, распознающие датчики ЯКР[12]? Как только посылаешь радиоимпульс, мина определяет твою позицию, и ты получаешь полный заряд шрапнели.

— Оно не использует ядерный квадрупольный резонанс, оно полностью пассивно. У взрывчатки есть радиационная сигнатура: составляющие ее атомы излучают вторичные частицы благодаря фоновой радиации и космическому излучению.

— И что… эта штука настолько чувствительна, чтобы определить химический состав по вторичной радиации?

Мадхузре убежденно кивнула.

Прабир уставился на экран, чувствуя себя столетним старцем, который моргнув, пропустил десятилетие.

— Я слишком долго просидел в банке.

— Это разве не тавтология?