Терапия

- Как вы знаете, супружеская измена и неразумное поведение - единственные основания для немедленного развода, - сказал он.

Я спросил, в чем заключается неразумное поведение.

- Очень хороший вопрос, - отозвался Шортхауз, соединяя кончики пальцев и наклоняясь над столом. Он пустился в длинное разъяснение, но, боюсь, я отвлекся и очнулся, только когда осознал, что адвокат умолк и выжидательно на меня смотрит.

- Простите, вы бы не могли повторить? - попросил я.

Его улыбка сделалась чуточку натянутой.

- С какого места повторить? - осведомился он.

- Только последнюю фразу, - сказал я, не имея ни малейшего понятия, как долго он говорил.

- Я спросил вас, на какого рода неразумное поведение, скорее всего, пожалуется миссис Пассмор под присягой.

Я с минуту подумал.

- Могут ли засчитать то, что я не слушал ее, когда она со мной разговаривала? - спросил я.

- Могут, - ответил он. - Это зависит от судьи.

У меня сложилось впечатление, что, если бы меня судил Шортхауз, шансов бы у меня не было.

- Вы когда-нибудь оскорбляли свою жену действием? - полюбопытствовал он.

- Боже сохрани, нет, - испугался я.

- Как насчет пьянства, словесных оскорблений, приступов ревности, лживых обвинений и тому подобного?

- Только после того как она меня бросила, - признался я.

- Я этого не слышал, - сказал адвокат.

Он немного помолчал, прежде чем подвести итог:

- Не думаю, что миссис Пассмор рискнет подать прошение о разводе на основании вашего неразумного поведения. На бесплатного адвоката она рассчитывать не может, и, если проиграет, издержки могут быть значительными. Более того, в вопросе о разводе она окажется на своей исходной позиции. Она угрожает, чтобы заставить вас сотрудничать. Не думаю, что у вас есть основания для беспокойства.

Шортхауз самодовольно улыбнулся, явно гордясь собственным анализом.

- Вы хотите сказать, что она не получит развода? - спросил я.

- О, разумеется, в конце концов она его получит - на основании безвозвратного распада брака. Вопрос в том, сколько вы хотите заставить ее ждать.

- И сколько я хочу платить, чтобы затягивать процесс? - уточнил я.

- Совершенно верно, - произнес он, глянув на часы.

Я сказал, чтобы он продолжал затягивать.

Потом я направился к Дадли. Подъезжая к его дому, я с тоской подумал про все свои прежние визиты, когда я всего-то жаловался на неопределенное общее плохое самочувствие. Когда я уже звонил в дверь, широкофюзеляжный реактивный самолет с ревом пронесся у меня над головой, заставив присесть и заткнуть уши. Дадли сказал, что это новый регулярный рейс на Нью-Йорк.

- Может пригодиться вам по делам службы, - заметил он. - Больше не нужно будет летать из Хитроу.

У Дадли весьма преувеличенное представление о жизни телевизионного сценариста, он окружает ее романтическим ореолом. Я сказал ему, что сейчас живу в Лондоне, и объяснил почему.

- Эфирного масла от распада семьи у вас, скорей всего, нет? - спросил я.

- Могу дать вам что-нибудь от стресса, - предложил он.

Я полюбопытствовал, может ли он как-нибудь помочь моему колену, которое здорово достало меня на Ml. Он постучал по клавишам компьютера и сказал, что попробует лаванду, которая якобы помогает и от болей, и от стрессов. Он достал маленький флакон из своего большого, обитого латунью ящика с эфирными маслами и предложил понюхать.

По-моему, Дадли никогда раньше не использовал лаванду, потому что ее запах вдруг вызвал у меня необычайно яркое воспоминание о Морин Каванаг, моей первой девушке. Она постоянно то появлялась, то исчезала из моего сознания с тех пор, как я начал вести этот дневник, - так на дальней опушке леса мелькает между деревьев смутная фигура, то и дело ныряя в тень. Аромат лаванды вывел ее на свет - лаванда и Кьеркегор. Несколько недель назад я сделал пометку, что символ двойного «а» в современном датском языке - одно «а» с маленьким кружочком над ним - я где-то уже видел, но где - вспомнить не мог. Ну так вот, это почерк Морин. Вместо точки она ставила над своими «i» такие вот кружочки - словно линию пузырьков над строчками, исписанными ее крупным, округлым почерком. Не знаю, откуда она это взяла. Мы переписывались несмотря на то, что каждое утро встречались на трамвайной остановке, просто ради волнующего удовольствия получать личные письма. Я обычно писал ей весьма страстные любовные послания, а она присылала в ответ записочки с разочаровывающими банальностями: «После чая я сделала уроки, потом помогла маме гладить белье. Ты слушал программу Тони Хэнкока? Мы хохотали до упаду». Она писала на розовато-лиловой бумаге из «Вулворта» с ароматом лаванды. Аромат из флакончика Дадли воскресил все это в памяти - не только почерк, но и саму Морин в каждой ее черточке. Морин. Моя первая любовь. Первая женская грудь.