Терапия тишиной

Во время ретрита тишина – это главный элемент. Некоторые ретриты проходят в полной тишине, но большинство предлагают просто более или менее долгие периоды молчания в определенное время. Медитация, трапеза, общественные работы проходят в тишине. Эти моменты чередуются с другими, во время которых возможна болтовня. Такая смена придает времени гармоничный ритм и делает ретриты более доступными для начинающих. В самом начале действительно приятно иметь возможность обсудить свой опыт, поскольку во всем остальном ретриты требуют полной включенности: разные занятия сменяют друг друга, медитация бывает трудной, а личного времени ничтожно мало, так что эти окна «не-тишины» похожи на отдушины, позволяющие восстановить свои силы перед выходом из зоны комфорта. Так сказать, любимый Буддой срединный путь.

Для тех, кто больше преуспел в практиках, ретриты в полной тишине также проходят несколько раз в год. Признаюсь, я особенно люблю это спокойное время. Как утверждает тибетская наука об энергетике, полное отсутствие слов «прочищает тонкие каналы». Невысказанные слова и мысли исчезают чисто и просто, происходит очищение. После нескольких дней молчания можно с легкостью отметить внутреннее очищение: все становится проще, горы превращаются в пригорки, а бури – в весенний бриз. И все это благодаря молчанию. Оно позволяет быть со всем в прямом контакте, без ментального фильтра. В молчании, во время ретрита, мы почувствуем резонанс большого колокола, проходящий через наше тело; впервые увидим изящество птички, прыгающей по снегу; мы услышим летающую муху, которая путешествует на ее спине!

Научиться чувствовать

Через три дня ретрита (это обычный формат для сэссинов, ретритов дзен) большинство людей говорят, что им как будто с глаз сняли повязку: к ним вернулось зрение, или, как говорят в буддизме, «видение глубины». Вот это приключение! В течение этих дней нужно было выполнять простые задания: сесть, поесть, поблагодарить, нарезать овощи, поспать… Но как будто контуры окружающего пространства стали резче, приобрели больше текстуры и света. Вряд ли мир поменялся, просто практикующие стали способны видеть и чувствовать. Лица практикующих – лучшее тому доказательство. Некоторые приезжают с кругами под глазами и одеревеневшим телом. Традиционное групповое фото в конце ретрита всегда показывает сияющие лица, блестящие глаза и расслабленные черты.

Однако не стоит отрицать, что сэссин – это трудно! А все из-за того, что тело долго остается неподвижным, а также из-за всех эмоций, которые через нас проходят. Тихая радость приходит только после того, как тень остается позади. Очень часто ретрит похож на «странствия героев». Для каждого будет испытание (боль в коленях, переполняющий гнев, головная боль…), дракон, которого надо сразить, открытие своих личных ресурсов, борьба, принцесса или принц, которого надо освободить, и наконец – лавры на безмятежном рыцарском челе.

В тот момент, когда я пишу эти строки, сидя в тепле в популярном страсбургском кафе, до моих ушей доносится разговор. Какое-то семейство устроилось в нескольких метрах, чтобы попробовать тарт фламбе[9] (с мюнстером[10]… Эльзас обязывает!) – дедушка, мама и мальчик лет десяти. Дед завладел мобильником своей дочери и звонит другому ребенку: «Мы думаем о тебе. Мы сейчас едим тарт фламбе и думаем о тебе постоянно. Идет снег. Ты поставил зимнюю резину?» Этот диалог приводит меня в восхищение и изумление. Способность человеческого существа чувствовать неисчерпаема. Именно такой спонтанной нежностью мы восстанавливаем связь во время дзен-ретритов.

Длительные – и даже очень длительные – ретриты

В монастыре, основанном в 1999 году, некоторые живут с самого начала. Разница ощутима! Восемнадцать лет общинной жизни под звездными сводами духовной жизни создает особую связь между людьми. Молчание здесь важнее драгоценностей.

Мир посреди течения времени

Если вы обречены делить свою повседневную жизнь с другими жителями монастыря и вынуждены с утра до вечера сталкиваться с их радостными или помятыми физиономиями, лучше всего научиться дипломатии – главным образом, навыком молчания. Поначалу, может быть, в ребяческом порыве нашей «совместной жизни» мы старались высказать все, поменять другого, даже придумать, как заставить его признать наш взгляд на какие-то вещи. В это младенческое время зарождения общины мы много говорили, общались, хрипели и сталкивались лбами до изнеможения. Нам даже случалось по нескольку дней дуться, бесконечно пережевывая пустяковые претензии, рациональное зерно которых – успей оно проявиться – было бы с пренебрежением отброшено как не стоящее траты времени.