Тереза Дескейру. Тереза у врача. Тереза вгостинице. Конец ночи. Дорога в никуда

На наших глазах они поглотили миллионы невинных, включая и детей. И эта история продолжается. Тоталитарная система глубоко укоренилась в тех странах, в которых Христа любили и почитали, где Ему поклонялись многие века. Мы с ужасом наблюдаем, как сокращается, словно шагреневая кожа в романе Бальзака, земное пространство, где человек еще обладает правами человека, где человеческий дух остается свободным.

Только не подумайте, что признание очевидности зла противоречит моей вере. Для христианина зло остается самой мучительной тайной. Человек постоянно живет в кругу преступлений, совершаемых историей, сохраняя веру, которая сталкивается со страшной истиной: очевидным бессилием Искупления. Рассудочные доводы теологов относительно присутствия зла никогда меня не убеждали, какими бы убедительными они ни были, именно потому, что были убедительными. Ускользающий от нас ответ не имеет ничего общего с разумом, он принадлежит милосердию. Ответ этот полностью заключен в утверждении евангелиста Иоанна «Бог есть любовь». Нет ничего невозможного для любви живой и для того, что с нею связано; об этом тоже написано.

Прошу прощения, что поднимаю проблему, которая из поколения в поколение порождает столько объяснений, споров, лжеучений, преследований и страданий. К Вам обращается писатель, которого Вы предпочли другим, следовательно, это значит, что Вы цените его мнение. Думаю, это свидетельствует о том, что все, что он описывает, сообразуясь со своей верой и надеждой, не противоречит опыту читателей, которые не разделяют ни его надежды, ни его веры. Иначе говоря, мы делаем вывод, что христианское видение жизни, например, Грэма Грина не смущает читателя-атеиста. Честертон отмечал, что, когда происходит что-нибудь удивительное в христианстве, в конце концов ему всегда обнаруживается соответствие в реальной жизни. Если мы остановимся на этом высказывании, то, вероятно, обнаружим смысл удивительного соответствия между творчеством, одушевленным католицизмом, как у нашего друга Грэма Грина, и широкой атеистической аудиторией, которая читает запоем его книги и обожает его фильмы.

Да! Именно широкая, утратившая свое христианство публика! Как говорил Андре Мальро: «Революция сегодня заменила христианскую идею вечной жизни». А что, если миф — это как раз и есть революция! И если жизнь — единственно существующая реальность?

Каким бы ни был ответ, мы можем прийти к общему выводу: это утратившее свое христианство человечество остается человечеством распятым. Какая сила в мире могла бы навсегда уничтожить страдания людей, воплощенные в образе Креста? Даже Ваш Стриндберг, который снизошел в самую бездну, откуда воззвал Псалмопевец, пожелал, как мне говорили, чтобы на его могиле были начертаны следующие слова, способные сами по себе поколебать и взломать врата в вечность: «Славься, Крест, единственное упование мое!» Столько выстрадав, он покоится под сенью этой любви и надежды. И во Имя Его лауреат просит простить ему столь личные слова, которые могут показаться слишком высокопарными. В ответ на почести, которыми вы меня осыпали, я не могу сделать ничего иного, как открыть свою душу, и коль скоро писатель через своих персонажей открыл Вам свои тайные сомнения, он открыл вам и секрет своего душевного покоя.

ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ТАЙНОЙ ЗЛА

Французский писатель Франсуа Мориак хорошо известен русскому читателю. Однако собрание произведений в этой книге можно назвать уникальным. Цикл о Терезе Дескейру, включающий два романа и две новеллы, целиком на русском языке никогда не издавался. В предлагаемой подборке не издавался он и во Франции. Нобелевская речь — также впервые у нас публикуемая — представляет интерес не только программой творчества писателя, но и блестящей формой изложения, напоминающей об опыте столь любимого Мориаком Жана Расина.

Произнесенная в Стокгольме 10 декабря 1952 года речь эта завершает длительный этап творчества романиста, публициста, поэта и драматурга. Сам Мориак, подготавливая к изданию двенадцатитомное собрание сочинений, с некоторым изумлением признает их внутреннее единство — словно всю жизнь он писал одно произведение с продолжением. Между тем, за исключением Терезы Дескейру, герои его не переходят из романа в роман. Пьесы и поэтические сборники отличны от прозы уже по природе жанра. А публицистика напрямую связана с политикой. И все-таки Мориак прав: общность, объединяющая его творчество, — нечто большее, чем естественная близость созданий одного автора. Их объединяет страстная интонация глубоко религиозного мыслителя, пытающегося разгадать тайну зла во всех его ипостасях — психологической, социальной, исторической… Этой разгадке посвящена и вся жизнь Мориака.