Тереза Дескейру. Тереза у врача. Тереза вгостинице. Конец ночи. Дорога в никуда

Как многие классические произведения, роман «Тереза Дескейру» вырастает из судебной хроники — бордоского процесса над отравительницей мужа, хотя, по словам Мориака, мотивы реального преступления были более очевидными, чем в его романе: женщина имела любовника и хотела освободиться от мужа, сохранив имущество. Цикл создавался на протяжении восьми лет и охватывает историю жизни от детства до сорокапятилетнего возраста Терезы. В авторском предисловии Мориак говорит о картине, встающей в его памяти, — зале суда с обвиняемой, похожей на затравленную волчицу, и с расфранченными дамами — зрительницами, более злобными, чем преступница. Через три года после опубликования «Терезы Дескейру», в 1930 году в Париже рассматривалось дело некой Фов-Бюль, убившей любовника и соперницу. Мориак отзывается на него пятнадцатью страницами документального эссе «Дело Фов-Бюль», которое как бы подводит итог первому роману о Терезе и предопределяет «Конец ночи». Судья в «Деле» «легок», быстр, олимпийски спокоен. Приговор справедлив и суров: «двадцать лет каторги». Обморок осужденной предугадан. Скорая медицинская помощь нужна лишь для того, чтобы женщина дослушала обвинение. Писатель протестует не против возмездия. Но как бы ни было тяжко преступление, Мориаку очевидно, что всякое человеческое существо заслуживает «жалости, сочувствия и даже любви», ибо самое ужасное в мире, когда «правосудие существует отдельно от милосердия». В завершающих фразах «Дела» изложена концепция истории о Терезе.

Речь в романе «Тереза Дескейру» идет не столько об уголовном преступлении, сколько о преступлении против совести. Решение отравить мужа Бернара приходит к молодой женщине неожиданно, но имеет давние корни. Повествование, начинающееся по рецепту детективной прозы с расследования преступления, развертывается как цепь причин и парадоксальных следствий. Хотя Тереза не осуждена, она виновна. День за днем, добавляя яд в лекарство больного, женщина подталкивала его к смерти, не испытывая сострадания и жалости. От тюрьмы ее спасает только семья, оберегающая репутацию Дескейру ради Мари — дочери Терезы и Бернара.

Мориака интересует прежде всего вопрос, где истоки зла, проникшего в душу Терезы? Он не отвергает самого простого ответа: в собственности, в жажде обладания землей. Действительно, любовь к ландам Тереза впитала с молоком матери. Как и другие члены семьи, она тоже полагает, что «единственное благо в этом мире — собственность и самое ценное, ради чего и стоит жить на свете, — это владеть землей». И в романе, как и в многочисленных автобиографических эссе, земли юго-западного побережья Франции, ланды, подобны людям, которые на них живут. Мужчины и женщины ланд созданы по образу своих краев. Такая картина мира имеет не столько политический или физиологический, сколько философский смысл.

Чарующая, манящая и пугающая природа, как древнее существо в языческих мифах, не добра и не зла. Она безжалостна, до той поры пока в ней нет души, привносимой потом и кровью многих поколений, очеловечивающих эту землю. Отсюда у Мориака своеобразный культ французской провинции. Отсюда же представление о французе как о человеке, носящем в себе природу своей земли. Эта близость — одновременно благодать и тягость. Но иного мориаковскому человеку не дано. Как не дано ему не быть чьим-то отцом, мужем или сыном, связанным семейными и имущественными отношениями, заключенным, как Тереза, в «живую клетку из ртов, глаз, ушей».

Но вопреки многим великим современникам, восславившим индивидуализм и блудных сыновей, покидающих отчий дом, Мориак полагает, что семья нужна человеку не только в детстве или болезни, как тихая гавань. Внесемейность делает его изгоем, легкой добычей окружающих людей и собственных страстей. Вырвавшаяся, наконец, из семейного плена в Париж Тереза Дескейру замечает вокруг себя опасное шевеление, подобное нашествию термитов на бездвижное тело, павшее в пути. Чужая в столице, она тщательно тушит носком ботинка окурок сигареты на асфальте, словно по-прежнему находится в сухом сосновом лесу. Но даже ограниченный Бернар не верит, что «всему причиной сосны»…