В его голосе мне почудилось скорее беспокойство, чем раздражение; и он все так же пристально смотрел на меня. Ну вот, я ему уже не нравлюсь, уже ему досаждаю. Уже в чем-то не оправдываю его ожиданий. Как бы мне хотелось сразу же успокоить его! Я еще не знала, какую женщину он желает видеть во мне, но скоро я буду это знать, и мне не составит труда соответствовать его пожеланиям. Первые неуклюжие попытки нащупать общий язык — вот что казалось мне самым сложным.
Я старалась сосредоточиться на том, что он произносит, пытаясь угнаться за его слишком быстрой речью, почти переходящей в лепетание:
— Замечательная книга!.. Значит, вы ни капельки не шокированы?!
Я решила, что он находится во власти невнятной ревности и боится, как бы я не оказалась второй леди Чаттерлей. Повинуясь инстинктивному чувству, я проверила на нем один из «приемов», которые всегда срабатывали, когда речь заходила о фривольных произведениях, в тех кругах, где я некогда вращалась: заверила его, что, если мне захочется вообразить нечто волнующеприятное, я не стану прибегать к помощи какой бы то ни было книги…
— Это низко, то, что вы говорите, низко…
И увидев, что я несколько ошарашена его реакцией, он добавил:
— Но я вам не верю!
Движением головы он отбросил челку и устремил на меня взгляд, полный огня и (так уж мне показалось!) нежности. Как я любила его в эту минуту! Если бы не присутствие официантов, которые готовили столы к чаю, я, наверно, выдала бы себя. Я так волновалась, что сама не понимала, что говорю. Впрочем, дело здесь было не в одной взволнованности; меня действительно сбивали с толку его странные речи. Я стала повнимательнее. Несомненно, интерес, который я в нем пробуждала, отражался у него на лице и даже в тембре голоса. Но то, что он говорил, не соответствовало этому пылкому тону. Возражая ему, я сказала, что мне бы совсем не хотелось, чтобы у него создалось обо мне превратное мнение.
— Нет, в моем представлении вы не лучше, чем есть на самом деле, — сказал он, окутывая меня своим горячим взглядом. — У меня больше опыта, чем вы можете предположить. Внешний вид человека не способен меня обмануть.
— Я не думаю, что когда-нибудь ошибался, особенно если это касалось людей определенного возраста, — добавил он самым что ни на есть естественным тоном.
Я никак не могла вообразить, что он занесет меня в эту категорию. И сердце мое сжалось.
— Легче обмануться в моих сверстниках. Особенно следует остерегаться юношей и девушек с ангельскими лицами. Но я научился разоблачать людей подобного рода. Злые ангелы всегда хороши собой, не правда ли? Главное — знать об этом. Что же касается тех, кто многое пережил…
На сей раз сомнений не было: он говорил обо мне.
— Пожилых… — подхватила я с вымученной улыбкой.
Я униженно ждала, что последует опровержение, пускай чисто формальное. Но не тут-то было. Он всего лишь проронил, немного отведя глаза:
— Да, можно разгадать целую человеческую жизнь.
Вначале я онемела, растерявшись перед этим большим ребенком с глазами инквизитора. Потом подчинилась давно сформировавшемуся у меня рефлексу интриговать того, кто мне нравится, удерживая его обещанием тайны, драмы:
— Моя жизнь вас удивит; мой рассказ ужаснул бы вас. И как бы ни было у вас развито воображение…
Он довольно резко прервал меня, уверяя, что не нуждается ни в каких откровениях. И почему-то добавил, что не уполномочен ни выслушивать меня, «ни тем более прощать». Произнося последние слова, он понизил голос.
В этот момент у меня впервые мелькнула мысль, что я неверно истолковала выражение этого сурового, пылающего лица. Но развиться ей я не дала, успокоив себя тем, что он явно проявляет ко мне страстный интерес. Пускай он относит меня к людям не первой молодости, — какая бы я ни была для него пожилая, он не отводит от меня, может быть, самый пожирающий взгляд из всех, которые когда-либо мне предназначались.
— Что бы вы ни совершили, — продолжал он вполголоса, — рядом с вами я не испытываю того чувства, которое меня никогда еще не обманывало. Как бы определить его? Иногда, встречая некоторых мужчин, некоторых женщин, я физически ощущаю, что они духовно мертвы… Понимаете, что это значит? Ну, словно эта душа уже превратилась в труп. И вот… Простите… простите меня за откровенность (и вообще, совсем не исключено, что я ошибаюсь), но я готов побиться об заклад, что ваша душа очень больна, страшно больна, но еще жива… Да! И не просто жива, а полна жизни. Вот я наблюдаю за вами, и у меня все время в голове мысль о контрасте между тем, чем, скорее всего, была ваша жизнь до сегодняшнего дня и возможностями, которые… Я вас не шокирую, мадам? Вы что, смеетесь надо мной?