– Она такая сильная, – с затаенной завистью шепчу я, вдруг с особой четкостью вспоминая ее лицо и желая запомнить его, ведь я должна дорисовать – должна, чтобы пронести ее образ через всю жизнь. Пусть даже если эта жизнь отмерена короткими днями, а не годами, не десятилетиями, пусть даже если я никогда не узнаю, что такое старость. – Ведь пытки так и не смогли сломить ее.
– Пытки? Ты думаешь, что я причинял ей боль в желании получить информацию? Нет, ma petite, для этого мне достаточно применить внушение.
– Тогда зачем?
– Я не прощаю предательства, – выдыхает Господин, склоняясь непозволительно близко и лаская своим дыханием губы. Он обхватывает мою нижнюю челюсть ладонью, нежно и аккуратно, и вынуждает запрокинуть голову, чтобы уже в следующую секунду утонуть в его тьме, которая поселилась в его глазах и стала еще насыщенней, еще сильней. Она обступает нас и проглатывает звуки, краски, время. Она заменяет собой весь мир и прячет от реальности, горькой, отвратительной реальности, от которой хочется выть, потому что она намного страшнее мрака. Может поэтому я с такой легкостью окунаюсь в него, отгоняя прочь настойчивые мысли о том, что Адель подвела ее собственная любовь и что именно она стала ее погибелью, подтолкнув к неправильному решению.
Я не повторю ее ошибки и не предам Господина. Никогда, ведь я не собираюсь за него бороться.
Его губы, прохладные и требовательные, с легкостью подчиняют, вызывают отклик и, когда я закрываю глаза, возвращают в прошлое, в котором я была наложницей Дамиана Рэми. Мне приятно находиться в темноте и жить лишь ощущениями, наслаждением, мыслями о том, что ничего не изменилось, а произошедшие за четыре месяца события – сон, который наконец закончился, ведь Господин рядом, со мной, как и должно быть. Он перестает удерживать меня за челюсть и дарит мнимую свободу, потому что тут же обхватывает за затылок и, углубляя поцелуй, не дает мне отстраниться. Но я не собираюсь, с самозабвением отвечая на поцелуй и оплетая руками его плечи.
Потом мне будет стыдно – знаю, я буду корить и ненавидеть себя, а пока, задыхаясь от желания, поднимаюсь с колен и трясущимися от нетерпения руками расстегиваю джинсы. Рэми откидывается на спинку кресла и, глубоко дыша, смотрит на мои нелепые телодвижения, когда я виляю бедрами, чтобы снять обтянувшую их ткань. Замечаю, как подрагивают его пальцы, когда он кладет руки на подлокотники и прожигает меня горящим взглядом, и не могу не улыбнуться, прекрасно зная, что он означает, – желание обладать мной. Мной, а не той искусственной женщиной, что улыбается нам с газеты.
Совершенно распутно сажусь на него верхом и тянусь к его губам, чувствуя как между ног становится влажно. Хочу ощутить его в себе и несдержанно двигаю бедрами, чуть ли не вскрикивая, когда он обнимает – крепко, почти до боли, сминая в надежных объятиях и впечатывая в свое тело. Ребра начинают болеть по мере того, как он сжимает меня, и я протестующе останавливаюсь, смотря на него сверху вниз. Мои губы припухли от поцелуев, их саднит, когда я облизываю их, и Господин, издавая глухой рык, вновь припадает к ним. Наконец, он разжимает объятия, но только для того, чтобы приподнять меня и, пока я стою на коленях упираясь в его плечи, расстегивает свои брюки. Одним движением снимает с меня футболку и, накрывая ладонью обнаженную грудь, на удивление медленно заполняет собой.
Наверное, это называется зависимостью, безумием, одержимостью, но только сейчас, в его объятиях и с его членом внутри, я ощущаю себя живой, настоящей, прежней. Тихо стону, медленно приподнимаясь и опускаясь обратно. Мои пальцы впиваются в его плечи, и я закрываю глаза, запрокидывая голову назад и млея от ласк, которыми он осыпает мою грудь. Внутри зарождается волна наслаждения, и я ускорю темп, торопясь прийти к разрядке и чувствуя, как воздух становится тяжелым и горячим. Он сковывает легкие, срывает дыхание, опаляет жаром, отчего лоб покрывается бисеринками пота.
Я сгораю.
– Не торопись, ma petite, – шепчет Рэми, когда я ускоряюсь и, слишком высоко приподнявшись, по неаккуратности выпускаю его член из себя. Он придерживает меня за талию, пока я послушно притормаживаю и, рвано дыша, смотрю на него широко распахнутыми глазами, словно не понимая, где я. Но я действительно не понимаю, как я могла оказаться в чужой комнате – так далеко от дома Господина. Не добежать и не найти дорогу назад. – Не торопись, – повторяет он и уже сам насаживает на себя, совершая аккуратно глубокие толчки. Сковывает кольцом из своих рук и двигается навстречу, подаваясь бедрами вверх. Вновь и вновь, пока наслаждение не перерастает в лавину, окончательно лишающую меня сил. – У нас впереди целая ночь…
***