Теряя себя

Лишь когда мы выходим наверх, я ошарашенно останавливаюсь, ослепленная ярким светом, залившим кухню. Щурюсь, прикрывая глаза ладонью и постепенно привыкая к нему, а потом недоуменно вглядываюсь в бардовые брызги, коснувшиеся кухонных шкафов, застывшие на столешнице и присохшие к полу, который никто не удосужился помыть. Эта картина кажется мне смутно знакомой, будто я уже видела это, но по каким-то причинам решила забыть. Эта картина заставила меня биться в истерике и проклинать Хозяина, лишившего меня чего-то важного и окунувшего в чувство вины, которое до сих пор терзает меня во снах.

Здесь кого-то не хватает, кого-то доброго, понимающего, родного.

– Что здесь произошло?

– Ничего.

Впервые слышу его голос и не сразу понимаю, что это именно он говорит со мной, пока не натыкаюсь на его проникновенный взгляд, остановившийся на моих губах. Ложь, все ложь, здесь присохшая кровь Хелен, верившей мне и расплатившейся за это своей жизнью. Ведь так?

– Не стоит задерживаться, – он достигает меня за пару шагов и, кладя ладонь на поясницу, подталкивает вперед, упрямо уводя с кухни. Это так странно – не ощущать ничего, кроме гулкого эха от померкших переживаний, которые, на самом деле, должны быть яркими, болезненными и ядовитыми, которые должны разъедать душу и сердце, но вместо этого предпочитают затаиться в глубинах сознания и не мучить меня. Это так милосердно, наверное, и я должна радоваться. Радоваться и смеяться, что в отличие от многих других не сошла с ума и до сих пор живу, живу назло богу, пославшему мне такие испытания. Впрочем, обвинять его глупо, ведь не он причина моих страданий.

– Свободен, Леви, – сухой приказ Рэми душит меня до боли знакомым голосом, и вся я будто сжимаюсь, вставая поодаль от стола, за которым он сидит и листает какие-то бумаги. И пока он это делает, я успеваю посмотреть в сторону шкафа, где в отражении стекла сталкиваюсь со своим жалким видом. Спутанные волосы, поникшие нерасчёсанными паклями, изможденный вид и синяки на лице, руках, плечах, ссадины на шее, и только большие глаза остались прежними, не тронутыми чьей-то жестокостью и силой. За спиной прикрывается дверь, и я непроизвольно вздрагиваю, поворачиваясь к Господину и даже не пытаясь прикрыться. Нет того, что он не видел в моем теле, так что есть ли смысл прятаться. – Подойди ближе, – он говорит это пустым тоном, не выражающим ни злости, ни ненависти, ни жалости. Ничего, что могло бы выдать его эмоции, которые, впрочем, меня мало интересуют.

Послушно подхожу ближе и апатично смотрю на его руки, держащие стопку снимков. Наверное, мне нужно его ненавидеть, презирать, бояться, но на удивление я ничего не чувствую. Совершенно. Будто внутри меня пустота, не могущая создать ничего, кроме безразличия.

Он осматривает меня с ног до головы медленным равнодушным взглядом, а потом небрежно кидает снимки на стол, привлекая мое внимание к ним. Слегка поджимаю губы, узнавая на них Элисон, лежащую на земле, с закрытыми глазами, пугающе бледную. Из уголка ее рта тянется ручеек крови, который прочерчивает дорожку по щеке и прячется где-то в изгибе шеи. Элисон не спит, не притворяется, не играет роль в сентиментальном фильме, где главная героиня умирает.

Элисон мертва. Элисон мертва в разных ракурсах и на десятках фото.

– Мне жаль, Джиллиан. Ее убили во время восстания.

Ощущаю, как колючий холод поднимается от стоп вверх, и обнимаю себя за плечи, часто-часто хлопая ресницами и будто пытаясь смахнуть слезы. Но их нет, внутри меня пусто-пусто.

Пусто.

– Это всего лишь человек, мой Господин. Не растрачивайте на него свою жалость, – говорю это на полном серьезе, искренне и от чистого сердца, словно желая поддержать его и успокоить. Будто это не моя подруга стала жертвой системы, будто не я лишилась еще одного близкого человека.

К потерям привыкают, кажется, я где-то слышала это. Поднимаю глаза на Господина, натыкаясь на его подозрительный прищуренный взгляд. Он практически не изменился, если только на лбу пролегла хмурая складка и глаза стали еще чернее. Он смотрит на меня долго, будто тоже выискивая перемены, ища подвох, пытаясь найти прежнюю Джиллиан, которой теперь нет, наверное.

– Знаешь, ma fille, твои слова подтверждаются фактами, и я допускаю вариант того, что ты не намеревалась бежать, а следовала желанию увидеться с подругой, – Рэми все продолжает смотреть на меня, поглаживая кончиками пальцев поверхность стола и своими словами вызывая у меня слабую улыбку. Как же поздно он понял это. Я поворачиваю голову в сторону окна, полностью теряя интерес к разговору, и наблюдаю за тем, как ветер играет с падающим снегом, загоняя его в маленькие цунами. Иногда он со всей силы хлещет им по стеклу, успокаивается, а потом вновь набирает силы и продолжает играть, заворачивая пустившиеся в разброс снежинки в водовороты. Это красиво, даже очень, много красивее черных камней подвала и тусклого света. – Ты слышишь меня?