Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни

Невысокий, крепко сбитый человек в синей тюремной робе молчал, положив на стол натруженные мозолистые руки. На шее его блестели четки: голубые бусины, нанизанные на веревку из рыбацкой сети. Все эскимосы, с которыми я разговаривал на прошлой неделе, потеряли веру — все, кроме Пэки.

Несколько лет Лундовски содомизировал его и заставлял заниматься сексом с другими детьми. Это началось, когда Пэки было двенадцать. В «награду» Лундовски дарил ему монеты из своей коллекции и угощение, которое приносили ему сельчане. В краю, где уровень жизни немногим отличается от стран третьего мира, и эти скудные дары становились для семьи Пэки подспорьем.

Восемь лет молчаливой боли и страха... а затем, в одно прекрасное утро, Лундовски вызвал с материка самолет и торопливо покинул остров Святого Михаила. Говорят, спасался от разъяренных родителей, наконец узнавших правду. С тех пор никто в поселке не упоминал о происшедшем — никто, кроме Пэки. За эти годы он обращался за помощью к двум епископам и пяти священникам, не считая старейшин поселка. В ответ все советовали ему молчать и не поднимать шума.

В 1999 году, после смерти священника, служившего тогда в поселке Святого Михаила и в Стеббинсе, его начальник-иезуит попросил Кобука собрать бумаги двух приходов — книги, документы, записные книжки, всегобольше 16 сумок, — и отвезти их на своем квадроцикле с прицепом на помойку.

По словам Кобука, он захватил с собой 15 галлонов керосина: священник сказал, что мусор надо будет сжечь. Пэки рассказал, что священник бросил все книги и документы в огонь, уничтожив следы злодеяний, творившихся в этих приходах на протяжении многих лет. (По уверениям иезуитов, это был обычный вывоз мусора, ничего важного уничтожено не было.)

— Он сжег все дотла, чтобы не осталось никаких следов, — рассказывал Пэки. — Многие бумаги прочел, прежде чем сжечь.

Я указал на четки:

— Почему же вы по-прежнему верите?

— То, что со мной произошло, — не дело Бога, — тихо ответил он, проведя пальцами по четкам. В скупых словах его слышался гортанный отзвук эскимосского языка, на котором Пэки уже не говорит. — Они нарушили заповеди Божьи. Все — и те, что мне не помогли. Они не любили ближнего, как самого себя.

Я не стал говорить Пэки о своих сомнениях. Слушая его, я преисполнился стыда. Моя вера утрачена. А ведь с этим человеком произошло нечто настолько ужасное, что я такого и вообразить не могу! Его, ребенка, много лет насиловал тот, кого он считал представителем Христа на земле. Епископы, священники, старейшины — все запрещали ему говорить о своей беде. Но его вера не дрогнула.

Я попросил его рассказать об этом. Он сказал, что в тюрьме регулярно встает на колени и молится, хотя его сокамерникам это кажется смешным.

— Многие смеются надо мной, спрашивают, когда же явится Дева Мария и выведет меня из тюрьмы, — говорил Пэки. — Что ж, Дева Мария мне в жизни помогала больше всех остальных. Я не перестану. Буду молиться ради своих детей.

В конце весны я снова встретился с Пэки, на этот раз — у него дома, на острове Святого Михаила. Он рассказал, что недавно видел на сером песке пустынного побережья свежие следы гризли. Пэки сказал: он никогда не покончит с собой, этого не позволяет его вера, но в этот миг ему захотелось, чтобы гризли сожрал его и положил конец его мучениям. И Пэки двинулся к кустам, где, скорее всего, прятался медведь. Но на полдороге ощутил перемену в себе и бросился прочь от берега, громко моля Иисуса о спасении.

Вид церкви Святого Михаила надрывает его душу. До недавних пор Пэки не мог даже в нее войти. Вместо этого по воскресеньям он ходил по деревне, читая молитвы и отрывки из католической литургии, которым научил его Лундовски. Пэки молится и за своего насильника, умершего в 1995 году. На краю света бедный эскимос молит Бога о том, чтобы его обидчик попал на небеса.

— Я молюсь за Лундовски, за его душу, — говорит Пэки. — А для себя прошу только одного — исцеления.

16 Прощание с Богом

Борьба проиграна Покой и счастье утраты Новые ценности

Мы говорим себе, что было бы прекрасно, если бы существовал бог — создатель мира и благое провидение, нравственный мировой порядок и загробная жизнь; но как же все-таки поразительно, что все так именно и обстоит, как нам хотелось бы пожелать.

Зигмунд Фрейд, «Будущее одной иллюзии»

По возвращении с Аляски голове моей все-таки пришлось признать то, что произошло в моем сердце тремя годами ранее, когда я перестал ходить в церковь. Я больше не верил в Бога — во всяком случае, в личностного Бога, с любовью следящего за мной и отвечающего на мои молитвы. Но, прежде чем окончательно отказаться от веры, я сделал последнюю попытку ее вернуть.