Терновая цепь

– Не произноси этого вслух, – быстро перебила ее Корделия. – Возможно, это уловка Велиала, и он хочет заставить тебя повторить заклинание. О, Люси. Ты говорила с Малкольмом, рассказывала ему о том, что происходит?

Люси кивнула.

– Он сказал, что, используя свою силу для возвращения Джесса, я, вероятно, создала нечто вроде моста между собой и Велиалом. – Она прикусила губу. – Скорее всего, я вижу, о чем он думает, или то, что делает. Как бы мне хотелось, чтобы он оставил меня в покое! Но пока я боюсь даже прикасаться к руке Джесса.

«По крайней мере ты можешь его видеть. По крайней мере он находится в том же мире, что и ты». Но Корделия знала, что несправедлива к подруге; ведь ее возлюбленный долгое время находился в ином мире.

– Я пока не могу сказать, что хорошо знаю Джесса, но всякому видно, что он по-настоящему любит тебя. И что он обладает большим терпением. Иначе и быть не может, если вспомнить, какую жизнь он вел в последние годы. Я уверена, он будет ждать столько, сколько потребуется – ты для него все.

– Надеюсь, – пробормотала Люси. – Все это скоро закончится, так или иначе. Верно? – Она вздрогнула. – Пойдем отсюда. На улице сейчас опасно, но это все же лучше, чем находиться здесь, в Алькове. От вида этих гостей у меня прямо мороз по коже.

Они вышли из кабинета Малкольма и вернулись в главный зал Алькова. Пока они шли к выходу, внимание Корделии привлекла роспись на стене: лес, совы, выглядывавшие из-за ветвей. Она узнала часть фрески, созданной в честь Лилит; она была здесь в ту ночь, когда Гипатия устроила Празднество Ламии[55]. Видимо, фреску закрасили не до конца.

Фреска почему-то запомнилась Корделии, и когда они вышли в переулок Тайлерс-корт, у нее возникла идея. Очень, очень плохая идея. Одна из тех, что прочно завладевают воображением и, несмотря на голос здравого смысла, пускают глубокие корни в сознании. Опасная, возможно, даже безумная идея. И Джеймса не было рядом, чтобы отговорить Корделию от ее реализации.

Прежде чем Джеймс очнулся, он долго, очень долго находился во мраке. Он не мог бы сказать, сколько времени был без сознания. Он находился в Лондоне, во дворе Института, смотрел на Корделию сквозь серый туман. Потом он увидел, как Мэтью бежит к нему, услышал рев Велиала, который сменился ревом ветра; вихрь швырял их, как жалких оловянных солдатиков, и мрак опустился внезапно, как капюшон палача.

Первым, что Джеймс понял после пробуждения, было то, что он лежит на спине и смотрит в небо отвратительного желто-оранжевого цвета, по которому бегут темно-серые облака. Он неловко сел, а затем поднялся на ноги. Голова жутко болела, сердце колотилось. Оглядевшись, он обнаружил, что попал в какой-то двор, вымощенный камнем и окруженный со всех сторон высокими стенами без окон. С одной стороны над стеной возвышалась крепость, сложенная из серого камня, очень похожая на Гард в Аликанте, только здесь еще были высокие черные башни. Их верхушек не было видно за облаками.

По-видимому, когда-то в этом дворе был разбит сад для прогулок и приятного времяпрепровождения обитателей крепости. Джеймс видел дорожки, вымощенные каменными плитами, между которыми прежде располагались цветущие клумбы и деревья. Теперь на месте лужаек и клумб осталась спрессованная земля, через которую не мог пробиться ни один сорняк.

Джеймс лихорадочно озирался. Старые, потрескавшиеся каменные скамьи, сухие пни, опасно накренившаяся каменная чаша на обломке какой-то статуи – и ярко-зеленое пятно, блеск золота. Мэтью.

Он бегом пересек двор. Мэтью сидел, привалившись спиной к каменной стене, в тени черного здания. Его глаза были закрыты. Когда Джеймс упал на колени рядом с ним, он медленно разлепил веки и устало улыбнулся.

– Надо же, – заговорил юноша. – Это и есть Эдом. Не очень понимаю, из-за чего… – Он закашлялся и сплюнул черный комок слюны, смешанной с пылью. – Из-за чего разгорелись такие страсти.

– Мэт, – воскликнул Джеймс. – Погоди… дай, я взгляну на тебя.

Он убрал Мэтью волосы со лба, и тот поморщился. На лбу алела широкая царапина с рваными краями; кровь уже запеклась, но рана, видимо, причиняла боль.

Джеймс нашарил в кармане стило, взял руку друга и закатал рукав. Мэтью с отстраненным видом наблюдал за тем, как Джеймс старательно изображает у него на предплечье руну иратце. Оба уставились на рисунок, руна задрожала, потускнела и исчезла, как будто впиталась в кожу.

– Есть предположение, – хмыкнул Мэтью, – что руны здесь не действуют.

Джеймс выругался и попробовал снова, сосредоточившись изо всех сил; на этот раз иратце задержалась на несколько мгновений, прежде чем обесцветиться.

– Мне уже лучше, – сообщил Мэтью.

– Не ври, – мрачно произнес Джеймс и повалился на камни рядом с другом. Он чувствовал себя так, словно из него высосали всю энергию. Время от времени из-за черных туч, бежавших по небу над крепостью, выглядывало темно-красное солнце. – Не надо было тебе идти со мной, Мэт.

На Мэтью снова напал приступ кашля.

– «Куда ты пойдешь»[56], – прохрипел он.