Терновый венец

Сигаретный дым, музыка, дорого одетые посетители – все, как и наверху. И все же обстановка нижнего этажа отличалась. Девушки танцевали в золотых клетках или крутились на золотых шестах. Последние двигались, то взмывая под потолок и унося с собой танцовщиц, то опускаясь на барную стойку или прямо на стол, чтобы вейла извивалась под жадным взглядом мужчин между блюд и бокалов.

– Справишься? – раздался за спиной вкрадчивый голос, от которого по коже Уны побежали мурашки. – Когда шест начинает двигаться, удержать равновесие и позу непросто.

– Справлюсь, – с вызовом сказала она.

Несколько минут спустя хорошо поставленный голос торжественно провозгласил:

– А теперь встречайте нашу новенькую! Ана-а-конда!

Уна расправила плечи. Момент ее триумфа настал.

То, что происходило на сцене после того, как туда на высоченных шпильках ступила Уна, не назвать иначе, нежели колдовством. Это было время идеальных, выверенных тандемов. Она и музыка. Она и шест. Она и благодарная публика, следящая за каждым ее движением. Но взгляды мужчин не казались осоловелыми, что замечала Уна всякий раз, когда выступали вейлы. Анаконда не привораживала. Она покоряла своим змеиным колдовством. В крови зрителей теперь тек ее яд, ставший для них благодатью.

Она станет их наркотиком, фэйской пыльцой, что вдыхала сама.

Клуб Уна покинула поздней ночью – сегодня выступление у нее было лишь одно. Но, как сказал Колдуэлл на прощание, это только начало.

Направляясь домой полутемными, окутанными полумраком переулками (иных в Ямах не существовало), она раз за разом прокручивала в голове события сегодняшней ночи. Кадрами, осколками, оставляя только то, что грело душу. Хищная, довольная, как у объевшегося кота, усмешка на холеном лице Колдуэлла. Покорившийся ей шест. Осыпающие ее овациями и купюрами мужчины. Зависть на невозможно красивых лицах вейл.

Улыбка Уны чуть поблекла – привиделось, что где-то сбоку мелькнула чужая тень. Обернулась – никого, но на всякий случай вынула из сумочки зачарованный стилет – приобрела недавно на вырученные от работы в «Дьяволицах» деньги. Для револьвера сумма должна быть покрупней. Но еще пара выступлений в «Дурмане»…

Еще с десяток выступлений, и Уна оставит позади чертовы Ямы и переберется в более достойный для такой, как она, район.

Мысли о светлом будущем разбились о сумрачное настоящее, когда перед ней появился шкафоподобный незнакомец. За ним – другие, помельче, но по каким-то внутренним ощущениям, проворнее и ловчей. Выражение злобных, как у гиен, лиц ничего хорошего не предвещало. Но важнее их были руки бандюг, в которых оказались не только ножи, но и пистолеты.

Четверо. Ей не справиться. Никогда.

– Так я и знал. Решила надуть меня, тварь? – прошипел Дойл, вырастая за спинами своих головорезов. Чары из филактериев долго не действовали – он видел прежнюю Уну. – Я сделал тебя, а ты мне чем отплатила?

Из груди, несмотря на сковавший ее страх, вырвался смех – настолько абсурдным было заявление Дойла.

– Ты? Я сама себя сделала, ясно?

– Не ясно, – процедил он.

Поросячьи глазки метнулись к перекинутой через плечо Уны сумочке. Наверняка Дойл сгорал от желания понять, сколько денег он упустил из-за ее танцев в «Дурмане».

– Ты, дура, давай, работай. Но часть прибыли будешь мне отдавать.

– Если Колдуэлл узнает, порвет тебя на тряпки, – предостерегающе сказала Уна.

Она и правда в это верила, хотя и была знакома с ним всего лишь сутки.

Дойл расхохотался, продемонстрировав белоснежные зубы, – прибыли от клуба ему явно хватало то ли на дантистов, то ли на иллюзора.

«Если на последнее, лучше бы он исправил свою свинячью внешность», – с ненавистью подумала Уна.

– Да кто ты для него такая, тварь?

Дойл обернулся к прирученным головорезам и прорычал, будто давая команду «Фас»:

– Не потрепите ее сильно, ясно? Она должна оклематься и… танцевать.

Они бросились вперед – все четверо, не желая уступать друг другу пальму первенства. Уна должна была испугаться, но вместо этого лишь разозлилась. И когда первый из охраны Дойла оказался рядом, отбросила кинжал и, подавшись вперед, вонзила зубы в его щеку.

Это было нечто древнее, нечто сродни инстинкту. Уна никогда в жизни не кусала людей. Отбивалась ногами, царапалась, хватала за волосы… но не кусалась. Пес Дойла орал от боли, пока она вгрызалась в его лицо. Остальных Уна не видела, но, судя по пустому пространству вокруг нее, они остолбенели. И правильно.

Пускай трясутся перед ней. Пускай боятся ее, Анаконду.

Уна оттолкнула громилу, выбив из его пальцев пистолет, с легкостью, будто подобное для нее – привычное дело. Странно, но сущности под ее кожей эта дорогая игрушка не понравилась. Уна отбросила оружие в сторону без сожалений. Справится и без него.

Ожив, второй головорез бросился на нее. Медленно, очень медленно Уна повернула голову. Глядя в черные в полумраке глаза, велела:

– Замри.