Терновый венец

Откуда-то она знала, что он послушается. Так и оказалось – застыл, словно изваяние. Уна обхватила челюсть мерзавца рукой, длинные ногти глубоко впились в кожу. Выдернув их, облизнула ранку. Яд начал действовать почти мгновенно: схватившись за шею, головорез захрипел.

Она не пыталась разнообразить свою битву – да и зачем пытаться впечатлить тех, кто скоро умрет? А потому других псов Дойла постигла участь собратьев.

Остался только он сам, стоящий в конце переулка и не смеющий убежать лишь потому, что Уна сказала: «Замри». Переступив через чье-то тело, она направилась к Дойлу с полуопущенной головой и взглядом исподлобья.

И, шалея от собственного могущества, отчеканила:

– На колени.

Дойл послушно опустился вниз с остекленевшими глазами. Усмешка затронула лишь уголок ее рта. Почти такая же хищная, как у Колдуэлла, усмешка.

– Уна, пожалуйста, – выдавил Дойл. Простая фраза далась ему нелегко. – Я больше не…

Она взяла его за подбородок, резко дернула вверх. Шейные позвонки протестующее захрустели.

– Я больше не Уна, глупыш, – прошептала она в приоткрытые губы Дойла. – Для тебя и для всего этого чертового города отныне я – Анаконда, королева змей.

И, наклонившись, впустила в кровь Дойла яд.

Глава 20 Королева кладбищ

Морриган дождалась идеального сочетания времени и обстоятельств. На Пропасть уже пару часов как опустился искусственный вечер – отражение настоящего в Кенгьюбери. Судя по наспех собранным слухам, совсем скоро прозектор засобирается домой: он всегда покидал Дом Смерти поздним вечером.

Морриган повторила линии на ладони, активируя чары призыва, но ждать появления Файоннбарры пришлось долго. Изнывая от нетерпения, она исходила островок вдоль и поперек. Главными его достопримечательностями были Дом Смерти и кладбище, раскинувшееся почти на все свободное пространство. Морриган шла по дорожкам из щебня и гравия и, прищурившись, смотрела по сторонам. Нечисть, что вечно кружилась возле могил, напитываясь родственной энергией смерти, так рано не показывалась. Обычно они появлялись по ночам. Выли, кричали тоненькими голосами, пугая неискушенный (если таковой в Пропасти остался) народ.

Встреча с ними чаще всего не предвещала ничего хорошего.

Вдалеке, у кромки острова, за высокой черной оградой, Морриган разглядела силуэты домов – деревянных изб, где обитали кладбищенские ведьмы. Направилась туда, ведомая обыкновенным любопытством, желанием поглядеть на ведьм сквозь кованую решетку. Ойкнула, резко остановившись.

Что-то тянуло из нее энергию. Подобный могильный холод, вздыбивший волоски на затылке, приходил, когда она путешествовала по миру теней в человеческом обличье. Нет, тут что-то другое. Потому что к сковавшему внутренности холоду примешалось ощущение, что из нее вытягивали жилы.

Дрожащей рукой Морриган вынула из сумочки на ремне, с которой никогда не расставалась, полуночный осколок истины.

– Какого?..

В отражении маячила знакомая энергия, сплетенная в клубок темноты, слишком темной для обычной, человеческой. Демоненок, самый первый высвобожденный ею из тела немертвого стража. Он резко дернулся в сторону, будто указывая направление. Морриган чуть повернула осколок.

На нее смотрели горящие алым глаза.

Принадлежали они, увы, не одному своенравному и несносному берсерку, а страшному косматому псу. Черная шерсть стояла дыбом, сквозь проплешины на боках виднелись ребра. А он рано. Решил выйти на охоту прежде остальных, чтобы первому урвать добычу? Если бы не демоненок, клыки грима уже впились бы ей в шею. Как она могла быть так беспечна?

– Хороший песик? – не слишком уверенно проговорила Морриган.

Припав на передние лапы, демонический пес оскалился и зарычал. Пусть она и стояла в нескольких шагах, ее обдало смрадным дыханием. Казалось, в рационе нечисти были исключительно старые кости и несвежая плоть.

– Istos arachnis!

Черную шкуру объяло призрачное золотистое сияние. Паутина Арахны[9], созданная из заклинания, расползалась по телу грима, сковывая призрачного пса, окутывая коконом… который распался на тающие на земле волокна.

Показалось, в глазах демона отразилось недоумение. Дескать, и с этим, ведьма, ты вышла против меня?

Морриган приняла его взгляд на свой счет. Распаляясь, призывала одно рассветное заклинание за другим. Однако при столкновении с гримом чары просто таяли, не причиняя ему никакого вреда.

Она не понимала, в чем дело. Рассветная магия, обрушенная на фомора, который присосался к Клио подобно пиявке, причиняла ему боль. Благодаря магии, Морриган и прогнала фомора обратно в мир мертвых. Но грим… он же нечисть. Демон. Притом, если учесть его неразумность, неспособность говорить и псевдоживотную форму, низшего порядка.

Или все дело в прочной связи грима с миром живых? В магии смерти, пропитавшей кладбище? Или?..

За промедление она заплатила сполна. Грим, рыкнув, бросился на Морриган. Слова рассветного заклинания застряли в горле, когда когти пропороли ткань платья, вонзились в кожу и проехались вниз, оставив длинную – от ключицы до груди – глубокую царапину.