Терпеливый снайпер

– Да ты что – с ума сошла? Да знаешь ли ты, какие люди уже ввязались в проект?

На этом наш разговор прервался, и я вернулась в отель. И все равно продолжала гадать, действует ли Маурисио Боске честно или служит всего лишь ширмой для Бискарруэса? И пришла к выводу, что издатель, прикрывая себе спину, мог поставить на двух лошадок разом. Но сейчас это невозможно выяснить. И в любом случае для меня это мало что меняет.

Слежки за мной вроде не было. Остаток дня я читала La storia falsa Лючано Канфоры[49], а вечером поужинала пастой и слегка охмелела от бутылки вина из Искьи. Продолжила тем, что нашлось в мини-баре, пока не опустошила его под телевизор, где шел фильм с Такэси Китано. Собрав остатки гаснущего сознания, выбралась на балкон, выглянула. Как и раньше, не заметила ни Рыжего Уса, ни Тощей Рожи: они, казалось, испарились, но я знала: это не так. Бродят где-то рядом, ретиво выполняя последние инструкции.

Голова у меня шла кругом. Я закрыла балконную дверь, рухнула в постель не раздеваясь и заснула. Мне снилась Лита, спала я плохо и проснулась измученной и в смутной тревоге.

Снайпер появился на третий день. К этому времени сильно декольтированная толстуха из бара-таверны без вывески уже окончательно уверилась, что я журналистка и готовлю репортаж о туристических прелестях этого квартала. Я сидела и читала за столиком у немытого окна, поглядывая время от времени на улицу, когда на ней появились трое райтеров: самый высокий был Снайпер – в старой куртке коричневой кожи, в потертых джинсах, в кроссовках. Все трое вошли в церковь Благовещения, а я закрыла книгу и принялась ждать, грызя ногти от нетерпения и пытаясь утишить бешеный стук сердца. Наконец-то попался. Или сейчас попадешься. Хозяйка – на ней была та же самая блуза с большим вырезом, что и в первый день, – вероятно, обиделась, что я в отличие от прошлых разов не отдала должное дивной пицце, которую она поставила передо мной. Но в желудке у меня был ком, а во рту, хоть я и выпила уже несколько бутылок воды, пересохло так, будто я наглоталась песку.

– Аппетита нет, синьора?

– Да, что-то не хочется есть… Мне очень жаль.

– Может, еще чего принести? – предложила она довольно мрачно.

– Спасибо, не надо. В самом деле – нет аппетита….

Через час с четвертью Снайпер вышел из церкви один. С замиранием сердца я видела, что он направляется в мою сторону, и в ужасе ждала, что сейчас войдет в таверну и обнаружит, что я за ним слежу. Положила на стол деньги, сунула книжку в сумку, а сумку повесила поперек груди – в Неаполе носить сумки на плече или в руке равносильно самоубийству – и пошла следом, держась на такой дистанции, чтобы, обернувшись, он не заметил меня, но и чтобы не потерять его из виду так глупо, как это случилось в прошлый раз. По счастью, на улице было по обыкновению многолюдно: судачили соседки, носились дети, которым в этот час полагалось бы сидеть за партами, сновали машины, едва не задевая бортами стены домов, громоздились груды разноцветных ящиков у зеленных лавок, бились в садках живые угри на прилавках лавок рыбных – и все это сплеталось воедино, образуя пестрый, яркий, бурлящий красками и звуками пейзаж.

Снайпер шел спокойно, не торопясь. Даже несколько расслабленно. Он был в темных очках, а на улице надел бейсболку. Раза два он останавливался поздороваться с кем-то, переброситься несколькими словами со знакомыми. Я продолжала следовать на почтительном расстоянии за его тонкой фигурой, в кожаном бомбере казавшейся более широкоплечей. Когда он останавливался, останавливалась и я, прячась за прохожими, вжимаясь в стену или в витрину. У фруктовой лавки он задержался, купил что-то и вышел оттуда с увесистым пакетом в руке. Немного выше улица сходилась со ступенчатым подъемом и поперечным проездом, образуя нечто вроде сквера, где стояла деревянная скамейка. На всех окнах горшки с цветами, на протянутых от балкона к балкону веревках сохло белье, а на проволоке, шедшей от рахитичных ветвей к фонарю с разбитым стеклянным колпаком, трепетали над припаркованными автомобилями выцветшие флажки и бумажные фонарики, которые остались от некоего давнего народного гуляния.