Терпень-трава

«Сейчас не время. Подождать надо»

Вот, и так думаю.

«Ничего ты не думаешь, если бы думал, сейчас бы не дёргался… Хотя…»

Что хотя, что?

«Тебе полезно. Может, поумнеешь!..»

Явно ехидничает, издевается мой вредный оппонент.

Ну, ты и…

Чей-то знакомый звонкий детский голос неожиданно прерывает мои душевные стенания.

– Палыч! Дядь Жень! Заболел, давление, да?

Вздыхаю, отмахиваясь от наваждения, от своего наглого оппонента… Вижу, тянет меня за рукав Оленька. Маленькая девчушка, с удивлённолюбопытными глазами.

– Какое давление? – эхом переспрашиваю, при чём здесь давление.

– Я зову, а ты не слышишь… Уши у тебя заложило, да? Так моя бабушка всегда говорит, когда не слышит.

– А, давление! – теперь только понимаю, при чём тут оно. Оправдываюсь. – Нет, просто задумался… А что такое? Что-то нужно?

– Я нашла дрова для костра, а «оно» большое.

– Помочь тебе нужно, да?

– Да. Ты же один сейчас не работаешь! Я думала ты отдыхаешь, а ты оказывается думаешь…

– Конечно, помогу. Какие дрова? Для печки что ли? Так я наколол уже, вроде. Или закончились?

– Да нет… ты не понимаешь!.. У нас же ночью же костёр будет… – нахмурив бровки, как непонятливому, растолковывала девчушка, нажимая на частицу же…

– У нас, костёр? – Я не знал об этом. Наверное, решили когда я уезжал… Ну, молодцы.

– Да, дядя Арсентий сказал. Только на берегу. Какой-то, это… – девчушка запнулась, – пен-сионерский…

– Наверное, пионерский. – Осторожно поправил я. Хотя, может и пенсионеркие какие бывают. Я же не Спиноза, не могу всё знать.

– Ну вот, сам знаешь, а спрашиваешь, – с укором, как взрослая, выговорила мне девочка, продолжая в упор смотреть снизу-вверх. – Только большой, понимаешь? Большие только, дядя Арсентий сказал дрова нужны. Все сейчас по-дрова и ушли. А я не могу поднять его…

– Ты, моя хорошая! – умилился я серьёзности девчушки, и с готовностью пообещал. – Конечно, помогу. Показывай, где твои дрова… Сейчас принесём.

Оглянулся по сторонам… На территории действительно никого не было. Ни детворы, ни иностранок, ни… даже собак. Так уж я задумался… Все разбежались в поисках сухих веток и прочего лесного мусора. Подумалось, очень хорошее мероприятие задумал Арсентий, запоминающееся. Умница. Такой красивый и необычный финальный аккорд, точка, у речки долго всеми будет помниться, и ребятнёй, и гостьями. Потому что прощальный. На этом грустном определении меня вновь чем-то в сердце кольнуло.

Я действительно помню многие в своей жизни пионерские костры. Класса, по-моему, с четвёртого и до восьмого, я непременно каждое лето отдыхал только в пионерских лагерях. А там, каждую смену, и на открытие, и на закрытие, обязательно зажигались пионерские костры. Как символы дружбы, единства, счастья… Символы новой жизни. Интересной, до замирания сердца жутко заманчивой следующей страницы в нашей детской жизни. Сколько счастливых и грустных слёз помнятся с этими кострами… Больше счастливых… Много больше!

Сегодня и не знаю, есть ли такие костры… Нет, наверное, если нет уже таких пионерских лагерей… Детвора, конечно, знакома с кострами, особенно сельская. Они чаше других разводят их у речек во время купаний – хлеб обжарить, картошку испечь… Но это другие костры, не те… А вот Арсентий, молодец, напомнил. Затеял даже. Умница.

Оленька шла впереди меня, быстро семеня коротенькими ножками. Часто тревожно оглядываясь, искоса бросая на меня взгляд, снизувверх: не отстал ли, не потерялся ли… «Нет-нет, тут я, тут, иду», – молча отвечал ей взглядом. Она отворачивалась, и почти бежала дальше, потом вновь тревожно оглядывалась… «Иду, иду…»

Путь был достаточно сложным. Мне даже пришлось бетонный забор верхом преодолевать, я не смог там просунуться, где она под забором проскользнула…

– Оля, как ты это нашла? – указывая на малозаметную дыру, спросил я, спрыгивая с забора.

– А мне Стрелка показала. – Легко ответила девочка.

– Какая стрелка? – Так же легко спросил я. Потому что хорошо помнил интересную игру из своего детства «найти клад или штаб противника, с помощью оставленных стрелок-указателей».

– Так собачка ж дяди Арсентия, – девочка удивлённо махнула рукой. – Такая большая, лохматая. Ты что ли не знаешь?

– Что ты говоришь! – то ли восхитился, то ли ужаснулся я своей несообразительности (не отошёл ещё от своих грустных раздумий), и попытался исправиться. – А другую собачку зовут, значит, Белка, да?

– Вот, вспомнил же!

– Да, вспомнил. Хорошие собачки.

– Хорошие! Только я удержаться на них не могу, падаю. А у Тоньки хорошо получается, он не падает.

– Он что, и на собаках этих уже верхом ездил?

– Ещё как! Он храбрый. И я пробовала, но я лёгкая, падаю… Они же быстрые… как побегут, я сразу и падаю.

– А за шубу, за шерсть не пыталась держаться? – с видом заправского наездника интересуюсь.

– Пыталась. Но они за ноги тогда кусают, рычат. Им больно за шубу, наверное.

– Тогда за шею держаться надо было.

– Так руки же маленькие… Вот! – она даже остановилась, показывая, огорчённо всплеснув ими. – Видишь! Не хватает… – и надула губки. – А у Гоньки как раз.

– Ладно, не переживай. Ты тоже храбрая. А руки ещё вырастут. И Тоньку обгонишь.