Терпение дьявола

Жандармерия начала внутреннее расследование чрезвычайных обстоятельств, что привели к аресту Бенуа Малюмона. Лудивине понадобилось несколько дней, чтобы до нее дошло, насколько безрассудно она себя вела, помчавшись в одиночку в клинику, пусть даже для разговора с директором, тогда никем еще не заподозренным; и совсем уж безумной идеей было сунуться без прикрытия в заброшенный туберкулезный санаторий. Она и раньше понимала, что порой совершает безбашенные поступки, но не до такой степени. И чем больше Лудивина об этом думала, тем больше убеждалась, что надо было прислушаться к профессору Кольсону – коктейль из наркотиков мешал ей ясно мыслить, после ночного вторжения дьявола она все время оставалась не в себе. Но все же у нее были сомнения, что дело заключалось только в этом. Разве не такова ее истинная натура? Быть может, ей просто хотелось окунуться во тьму душой и телом?..

Окончательно выбил ее из равновесия разговор с Гильемом, которого она попросила прочитать свой рапорт. Его смутила первая половина.

– Гм… По-моему, вот с этим нужно поосторожнее. Лучше переписать начало, все связанное с «дьявольскими галлюцинациями».

– Почему? Я это пережила на самом деле.

Гильем поморщился:

– Ну, потому что это может повлиять на твою психологическую оценку.

– С какой стати? Малюмон распылил наркотическую смесь, которой я надышалась! Ты сам нашел у него газовый баллончик – он собирался распылить дозу, которая меня прикончила бы!

Гильем снова скривился:

– Ну… понимаешь, кроме того единственного баллончика, при нем, да и вообще нигде, больше ничего не было. А у того баллончика такой механизм компрессора, что, если нажать на кнопку, распыляется сразу все содержимое. То есть нельзя отмерить дозу больше или меньше. Если бы Малюмон им воспользовался, баллончик оказался бы пуст. А как я тебе уже сказал, другого у него в карманах не было, и в санатории криминалисты ничего похожего не нашли.

– Но… – Лудивина не бредила тогда: она действительно видела, как лицо Малюмона трансформируется, превращается в сгусток мрака с клыками, похожими на огромные полупрозрачные кинжалы, чувствовала, как стены вокруг теряют плотность… Она пережила все это на самом деле, это был не сон.

– Вспомни, что говорил токсиколог. Наркотические вещества могут накапливаться в жировой ткани, потом снова попадать в кровь и вызывать приступы бреда спустя несколько дней, а то и недель после приема…

Лудивина в конце концов согласилась переписать первую половину рапорта – выбора не было. Однако она подумала, что, если Гильем с токсикологом правы, Малюмон каким-то образом должен был просчитать почти до минуты, когда именно наркотики повторно активируются. Это не могло произойти случайно… Хотя, возможно, страх, шок, удары по голове создали благоприятные условия. Другого объяснения у нее не было.

Лудивина не верила в существование дьявола.

Малюмон пытался ее одурачить. Все продумал и разыграл как по нотам. Это была его игра, и победителем должен был стать именно он. Лудивина уцелела только благодаря Гильему, который никак не мог до нее дозвониться и забеспокоился. Гильем знал, что она сейчас слишком уязвима, психика у нее расшатана и нельзя исключать последствия наркотического отравления, так что затянувшееся молчание Лудивины, учитывая, куда ее понесло – прямиком к потенциальному подозреваемому, – в конце концов заставило его сорваться с места и самому помчаться в клинику Святого Мартина Тертрского. Поскольку весь Парижский ОР был занят похищенным школьным автобусом с детьми, Гильему удалось «реквизировать» только двух парней из Бригады по борьбе с наркотиками, еще остававшихся в казармах, и они втроем на всех парах погнали в Шантийи. Когда дежурный в главном здании клиники сказал ему, что Лудивина уже почти час назад уехала на дорогом «порше», Гильем понял, что дело плохо. «Порше» нашелся у старого туберкулезного санатория, рядом была припаркована другая машина. Он нашел вход с деревянной решеткой и пошел по следам в пыли коридоров, а потом услышал голоса и звуки борьбы…

* * *

Доктор Бенуа Малюмон теперь сидел за решеткой в камере, покомфортабельнее той, где он запер Лудивину, а до этого наблюдал за мучительной смертью Альбаны и Фредерика.

В памяти Лудивины навсегда сохранилась картина: социопат в наручниках выходит из заброшенного санатория и садится в машину Гильема. Малюмон держался с достоинством, шагал, выпрямив спину, лицо было бесстрастно, чернели вертикальные морщины на щеках, и все это время он неотрывно смотрел на Лудивину. Два глаза, как два крючка, впились в ее сознание и не отпускали.

Уже в машине, перед тем как откинуться на спинку сиденья, он сказал ей: «Заходите в гости, Лудивина. Нам еще столько нужно сказать друг другу».