Терпение (СИ)

Вдруг в церкви зажегся свет и, как поняла Люба, началась Литургия. Люба не замечала даже, что она стояла. Она слушала, как поют Юля и жена священника, матушка Ольга, а слышала стройный многоголосный хор. Казалось, что Люба, вместе с церковью поднялась и улетела куда-то далеко от Прямухино, откуда теперь уже нет возврата, да и не надо… Люба еще не понимала, о чем здесь поют и читают, вернее она понимала – о главном, но слов никак пока не мола разобрать. Не понимала, зачем, по каким правилам все происходит, но чувствовала, что она принимает участие в чем-то очень важном… Казалось, что она уже никогда и не вспомнит своей печали, но вот Юля позвала ее жестами ближе, и шепнула, чтобы Люба становилась на исповедь. Вышел батюшка, отец Олег, прочитал молитву и сал приглашать к себе по одному всех, кто занял очередь на исповедь. Люба была последней. Она смотрела, как бабушки проворно подходили к отцу Олегу, что-то шептали ему, часто кивали, иногда утирали слезы, потом целовали руку священнику и отходили. По мере того, как приближалась очередь Любы, возрастал ее страх. Она и сама не могла понять, чего так боялась, но дрожала,  и уже подумала было вовсе сбежать, как встретилась взглядом с отцом Олегом, который приглашал ее подойти.

Люба сама плохо помнит, что рассказывала на своей первой исповеди, глядя в скорбные глаза Христа на иконе… Слов будто бы и не было. Была ее еще небольшая жизнь, раскрытая на самых главных, тяжких страницах, были ее проступки, была обида, горечь, злость и зависть, все, от чего было больно и стыдно… И все это уступало место покою, радости, все, что теребило, мучило,  тревожило, не давало о себе забыть, напоминало болью, унынием, все это стиралось из памяти, из души, и освобождало место свету, льющемуся из Христовых глаз…

После того, как Люба выговорилась, отец Олег сказал ей несколько слов, из которых она запомнила те, которые больше всего взволновали ее.

- Любушка, - сказал отец Олег, - унывать тебе не стоит. Если не сложилось у тебя с Ромой, значит, это не тот, не твой человек. Господь устраивает все для нашей пользы. Поверь Ему. А  у тебя еще обязательно будет жених, который будет тебе верить и ждать, и поддерживать в трудную минуту. Но ты помни еще, что главная цель в жизни – не замужество. Главное – душа твоя, любовь твоя, жертва твоя… А не выйти замуж – это не страшно совсем. Замуж выходят, когда не могут не идти замуж, когда не представляют себе другого пути. Не можешь не идти замуж – выходи, но так – блаженнее. А блаженнее – не значит, что какое-то уродство или недостаток, или недоразвитость, блаженнее – значит, ближе и угоднее Богу.

Когда Люба после службы пересказала эти слова Юле, та сначала крепко задумалась, а потом почему-то пожелала Любе терпения…

«4»

          В конце января Ася родила сына. «Кожа да кости», - проворчал про внука дед Олег. Может быть поэтому Ася назвала его Костиком. Из Кувшиновского роддома мальчика привезли в Прямухино в сильный мороз, закутанного в два одеяла, отчего кулек с младенцем казался непомерно большим. Тетка Анна с Коляном, пока Ася была в роддоме, соорудили малышу уголок, отгородив его старым, покосившимся на правый бок шифоньером,  куда втиснули подаренную родителями Кольки кроватку. Когда с Костика стянули все одеяла-пеленки-шапочки-кофточки, бабушки, дед и папаша увидели, какой он тоненький, маленький, беззащитный. Он даже не плакал, а слабо попискивал, пытаясь вытащить из пеленки маленькую красненькую ручонку. Колька осторожно взял его на руки, почувствовал, как доверчиво прижался к нему этот маленький человечек, и до самого вечера не спускал его с рук, отдавая Асе только для того, чтобы она его покормила.

          Вечером зашла Любка. Она принесла вещи, которые передала для Костика Юля, подарила что-то от себя. Поздравила Асю, которая лежала а кровати в полудреме. Подошла к Кольке.

          - Махонький какой, - восторженно прошептала она, заглядывая в лицо малыша, по-прежнему лежащего на руках отца, - Колька, дай подержу?

          Колян передал Любке сына. Она держала его, и не знала, что сказать, то, что она чувствовала, сложно было выразить словами. Люба с трудом отвела взгляд от Костика и, встретившись с Колиными глазами, впервые заметила, какие они у него светлые, почти прозрачные.

          - Держи сына, - улыбнулась она, - вон, светишься весь даже!

          Колька почему-то покраснел.

          - Пойдем, Любаша, выпьем за мальца! – предложила тетка Анна, жившая теперь на кухне.

          - Дело нужное, давайте! – легко согласилась Любка.

          Колян отдал сына Асе, вышел тоже на кухню. Тетка Анна налила в три стопки домашней настойки на черноплодной рябине.

          - Ну, за пацанчика, - улыбнулась Любка, - как назовете-то?

          - Костиком решили, - ответил Колян.

          - Ну, значит за Константина Николаевича!

***