Все это, однако, не решило проблемы ежедневного бутерброда. Лессингу было почти сорок лет, и он хотел иметь собственный дом. Его друзья предложили назначить его хранителем Королевской библиотеки. Но за много лет до этого произошло событие, сделавшее Лессинга персоной нон грата при прусском дворе. Во время своего первого визита в Берлин он познакомился с Вольтером. Французский философ был исключительно великодушен и, будучи человеком, не имевшим никакого представления о «системе», позволил молодому человеку одолжить рукопись «Столетия Людовика XIV», готовую к публикации. К сожалению, Лессинг, поспешно уезжая из Берлина, (совершенно случайно) упаковал рукопись среди своих вещей. Вольтер, раздраженный плохим кофе и жесткими постелями скудного прусского двора, тут же закричал, что его ограбили. «Молодой немец украл свою самую важную рукопись, полиция должна охранять границу» и т. д., и т. д., и т. д., в манере взволнованного француза в чужой стране. Через несколько дней почтальон вернул потерянный документ, но к нему прилагалось письмо от Лессинга, в котором прямолинейный молодой тевтонец высказывал свои собственные представления о людях, которые осмелились бы заподозрить его в нечестности.
Эту бурю в шоколаднице можно было бы легко забыть, но восемнадцатый век был периодом, когда шоколадницы играли большую роль в жизни мужчин и женщин, и Фредерик, даже по прошествии почти двадцати лет, все еще любил своего надоедливого французского друга и не хотел слышать о Лессинге при его дворе.
Итак, прощай Берлин и отправляйся в Гамбург, где ходили слухи о недавно основанном национальном театре. Это предприятие ни к чему не привело, и Лессинг в отчаянии согласился на должность библиотекаря у наследного великого герцога Брауншвейгского. Город Вольфенбюттель, который затем стал его домом, не был настоящим мегаполисом, но библиотека великого герцога была одной из лучших во всей Германии. В нем содержалось более десяти тысяч рукописей, и некоторые из них имели первостепенное значение в истории Реформации.
Скука, конечно, является главным стимулом для разжигания скандалов и сплетен. В Вольфенбюттеле бывший искусствовед, журналист и драматический эссеист был по этому самому факту очень подозрительным человеком, и вскоре Лессинг снова попал в беду. Не из-за того, что он что-то сделал, а из-за того, что он, как смутно предполагалось, совершил, а именно: из-за публикации серии статей, критикующих ортодоксальные взгляды старой школы лютеранского богословия.
Эти проповеди (ибо это были проповеди) на самом деле были написаны бывшим гамбургским священником, но великий герцог Брауншвейгский, охваченный паникой из-за перспективы религиозной войны в его владениях, приказал своему библиотекарю быть сдержанным и держаться подальше от любых споров. Лессинг выполнил пожелание своего работодателя. Однако ничего не было сказано о том, чтобы трактовать эту тему драматично, и поэтому он приступил к переоценке своих мнений с точки зрения сцены.
Пьеса, родившаяся из этой шумихи в маленьком городке, называлась “Натан Мудрый”. "Тема была очень старой, и я уже упоминал о ней раньше в этой книге. Любители литературных древностей могут найти ее (если мистер Самнер им позволит) в “Декамероне” Боккаччо, где она называется “Печальная история трех колец” и где она рассказывается следующим образом: