Терпимость

Эта небольшая книга сразу же попала в Англию и на континент, где она впервые в жизни сообщила многим людям, что существует такое понятие, как “американская нация”, и что у нее есть полное право, да, это ее священный долг – вести войну против метрополии.

Как только Революция закончилась, Пейн вернулся в Европу, чтобы показать английскому народу предполагаемую абсурдность правительства, при котором они жили. Это было время, когда на берегах Сены творились ужасные вещи и когда респектабельные британцы начинали смотреть через Ла-Манш с очень серьезными опасениями.

Некий Эдмунд Берк только что опубликовал свои полные паники “Размышления о французской революции”. Пейн ответил своим собственным яростным ответом под названием “Права человека”, и в результате английское правительство приказало судить его за государственную измену.

Тем временем его французские поклонники избрали его в Конвент, и Пейн, который ни слова не знал по-французски, но был оптимистом, принял эту честь и отправился в Париж. Там он жил до тех пор, пока не попал под подозрение Робеспьера. Зная, что в любой момент его могут арестовать и обезглавить, он поспешно закончил книгу, которая должна была содержать его жизненную философию. Она называлась “Эпоха разума”. Первая часть была опубликована как раз перед тем, как его посадили в тюрьму. Вторая часть была написана в течение десяти месяцев, которые он провел в тюрьме.

Пейн считал, что у истинной религии, которую он называл “религией человечества”, есть два врага: атеизм, с одной стороны, и фанатизм – с другой. Но когда он высказал эту мысль, на него напали все, и когда он вернулся в Америку в 1802 году, к нему относились с такой глубокой и безжалостной ненавистью, что его репутация “грязного маленького атеиста” пережила его более чем на столетие.

Это правда, что с ним ничего не случилось. Его не повесили, не сожгли и не переломали на колесе. Все соседи просто избегали его, маленьких мальчиков поощряли показывать ему язык, когда он отваживался покинуть свой дом, и на момент своей смерти он был озлобленным и забытым человеком, который находил облегчение для своего гнева в написании глупых политических трактатов против других героев Революции.

Это кажется самым неудачным продолжением великолепного начала.

Но это типично для того, что неоднократно происходило в истории за последние две тысячи лет.

Как только общественная нетерпимость исчерпала свою ярость, начинается частная нетерпимость.

А линчевания начинаются тогда, когда официальные казни заканчиваются.

ГЛАВА XXX. ПОСЛЕДНИЕ СТО ЛЕТ

ЕЩЁ несколько лет назад написать эту книгу было бы довольно легко. Слово “Нетерпимость” в сознании большинства людей тогда почти исключительно отождествлялось с идеей “религиозной нетерпимости”, и когда историк написал, что “такой-то и такой-то был поборником терпимости”, было общепризнано, что такой-то и такой-то провел свою жизнь, борясь со злоупотреблениями церкви и тирании профессионального священства.

А потом началась война.

И многое изменилось в этом мире.

Вместо одной системы нетерпимости мы получили дюжину.

Вместо одной формы жестокости, практикуемой человеком по отношению к своим собратьям, мы получили сотню.

И общество, которое только начинало избавляться от ужасов религиозного фанатизма, было вынуждено мириться с бесконечно более болезненными проявлениями ничтожной формы расовой и социальной нетерпимости и множеством мелких форм нетерпимости, о существовании которых десять лет назад даже не подозревали.

* * * * * * * *

Это кажется очень ужасным многим хорошим людям, которые до недавнего времени жили в счастливом заблуждении, что прогресс был чем-то вроде автоматического хронометража, который не нуждался ни в чем другом, кроме их случайного одобрения.

Они печально качают головами, шепчут: “Суета, суета, все суета!” и бормочут неприятные вещи о проклятии человеческой расы, которая вечно ходит в школу, но всегда отказывается учиться.

До тех пор, пока в полном отчаянии они не присоединятся к быстро растущим рядам наших духовных пораженцев, не присоединятся к тому или другому религиозному учреждению (чтобы они могли переложить свое бремя на плечи кого-то другого), и в самых печальных тонах признают себя побежденными и удаляются от всякого дальнейшего участия в делах своего сообщества.

Мне не нравятся такие люди.

Они не просто трусы.

Они предатели будущего человеческой расы.

* * * * * * * *

Пока все хорошо, но каково решение, если решение есть?

Давайте будем честны с самими собой.

Там их вообще нет.

По крайней мере, не в глазах мира, который требует быстрых результатов и ожидает удобного и быстрого решения всех трудностей на этой земле с помощью математической или медицинской формулы или акта Конгресса. Но те из нас, кто привык рассматривать историю в свете вечности и кто знает, что цивилизация не начинается и не заканчивается двадцатым веком, чувствуют немного больше надежды.