Терпкий вкус Каберне Совиньон (СИ)

Она словно остолбененла. То ли от неожиданности, то ли от шквала новых ощущений. Гарри хватило мгновения, чтобы осознать отсутствие сопротивления. И за этим, почти невинным поцелуем, последовал следующий, который, как она и предполагала, был абсолютно другим: голодным, дерзким, ненасытным, сметающим последние сомнения подобно океанским цунами.

Его губы ещё сохранили характерный тяжеловатый вкус Каберне, он сам был подобен этому дорогому вину, с годами становившемуся только лучше, ярче, выдержанней и дороже. И разум Гермионы Грейнджер впервые в жизни заткнулся. Она не хотела думать, анализировать, строить планы… Она всеми фибрами души желала чувствовать. И в этот момент её как раз целовал мужчина, способный заставить испытать всю остроту, все оттенки удовольствия. Тот простой факт, что это был Гарри, уже давало ему огромное преимущество перед любыми конкурентами. И она ответила… Со всей страстью, на которую была способна, вкладывая в свои поцелуи и прикосновения всю горечь ожиданий и разбитых надежд, все невыплаканные слёзы и несказанные слова.

Он потянул её на себя, посадив сверху и пока изящные пальцы ловца возились с поясом халата, уткнулся лицом в шею, проведя по ней языком… Издав стон, Гермиона зарылась в его непослушные волосы и прижалась ещё ближе. Мужские руки скользнули под полы халата и слегка сжали её грудь, которая от возбуждения приобрела сверхчувствительность. Эта сладкая пытка была почти невыносимой. Гермиона слегка отстранилась, заглядывая ему в глаза. Казалось, они стали чуть темнее и буквально завораживали, гипнотизировали, лишали сопротивления, словно взгляд Василиска, побежденного Гарри на втором курсе. Сейчас он сам напоминал ей этого опасного смертоносного змея. Она улыбнулась и медленно переключилась на пуговицы мужской рубашки. Одна… вторая… третья… Его тело было жилистым, крепким и загорелым. Поджарым, как у хищника, в любой момент готового к броску.

Гарри закрыл глаза и откинул голову назад, тяжело дыша, давая Гермионе возможность действовать, изучать, наслаждаться… Пуговицы закончились, и она распахнула рубашку, прильнув ладонями к рельефному животу, медленно поглаживая каждую мышцу, каждый знакомый и не знакомый шрам…

Проклятье! Ну почему у Гарри Поттера нет недостатков?

Мысль, мелькнувшая в голове, тут же испарилась. Конечно же, недостатки у него были, как и у любого живого человека. Просто Гермиона пропускала всё, касающееся Гарри, через особый фильтр восприятия, который словно по велению волшебной палочки, превращал их в достоинства… Когда её пальцы скользнули под ремень брюк, куда уходила дорожка тёмных волос, выдержка Гарри закончилась. Он шумно втянул воздух, и Гермиона не успела опомниться, как оказалась на диване, прижатая сверху сильным мужским телом. Требовательные губы буквально впились в её рот, язык творил что-то невероятное, подчиняя, показывая, кто же, всё-таки, ведёт в этом танце страсти. Кровь кипела, её тело перестало ей принадлежать. Халат был распахнут, затвердевшие соски касались груди друга, а его ладонь по-хозяйски проникла под резинку её белья, которое давно было влажным от возбуждения.

— О, Мерлин, — почти прорычал он, немного отстранившись. — Где были мои глаза раньше?

Потом резко поднялся, сбросил туфли и принялся расстёгивать пряжку ремня. Гермиона тоже встала. Шёлковый халат соскользнул по плечам, обнажая бархатистую кожу и гордо торчащие холмики грудей. Открывшийся вид, заставил Гарри прерваться и притянуть её к себе, до боли впиваясь пальцами в хрупкое стройное тело.

Его голодные поцелуи пьянили, лишали сил, заставляли проваливаться в бездну непередаваемых ощущений, восходить на новые вершины блаженства. Она очнулась только тогда, когда поняла, что они добрались до спальни, оставляя на полу дорожку из остатков одежды. Сумасшествие, наваждение, сметающая всё на своём пути, страсть… Гермиона никогда не испытывала это настолько остро и сильно. Прошлый опыт, каким бы удачным он ни был, не шёл ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас. Она даже не подозревала, что способна на такое: терять голову, отдаваться без остатка, тонуть, не имея намерения спасаться, пылать, желая сгореть дотла.

Гарри подтолкнул её к кровати и навис сверху. В горле пересохло, кожа, казалось, сейчас начнёт искрить в тех местах, где её касались его ладони. Барьер в виде дружбы, заметно расшатанный годами разлуки, мгновенно рассыпался на миллионы осколков. Как и сама Гермиона. Его губы переместились на шею, ключицы, грудь… язык играл с горошинами сосков, потом спустился ниже, вырисовывая на животе витиеватые узоры, заставляя её кричать, стонать, выгибаться и просить о чём-то. Мир уменьшился до размеров номера в отеле, вернее, одной комнаты или даже кровати… Картина перед глазами теряла чёткость, и Гермиона закрыла их, полностью отдавшись волшебным ощущениям.