Терра

– Я хочу, – сказал я тогда, – стать как ты. Всему научиться. Я тут, значит, тебе помогаю. Вот я себя в этом хочу найти. Научи меня быть бандитом. Прям настоящим.

Тут-то я уже стал задумываться о будущем. Если уж я во все это вляпался, то не мелкой сошкой же быть. Хотелось пойти дальше, набраться опыта. Освоить, так сказать, профессию. Все-таки была во мне тяга к учебе.

– Ты же понимаешь, что начать придется не с руководящей должности.

– Понимаю.

С людьми Бадди я практически не пересекался, разве что с телохранителями, надежными, неразговорчивыми пареньками, вернувшимися из Ирака и не знающими, куда себя деть. Один был Филл, а другой вроде как Джексон, как Поллок. Так он и сказал.

– Ты не думай, – добавил я. – Бадди, я хочу понимать, кто я, и где, и что я. Я тебе не приложение к носу. Я могу быть полезным.

– Можешь, – сказал Бадди, задумчиво постучав пальцами по столу, это была узнаваемая, кокаиновая дробь. Бля, этот-то звук я везде узнаю, он мне иногда даже снится. – Я смотрел один стендап, и угадай, что я оттуда вынес?

– Жить тяжело и больно, а в конце еще и умираешь.

Бадди засмеялся.

– Это не моя шутка. Это моей подруги. Вот еще я чужие заслуги буду себе приписывать.

– Ну да ладно, – сказал он. – Что я узнал-то? Русские – самые жуткие из белых.

Когда он мне объяснил, чего хочет, я сразу и спросил:

– А поляки? Поляки – жуткие?

– Не очень. Но друга своего можешь взять.

Так мы с Мэрвином стали шестерами навроде коллекторов. Припугивали должников. Бадди и игорным бизнесом чуточку занимался, а людей, которые не считали проигрыш чем-то серьезным, всегда было в достатке.

В основном-то мы с Мэрвином следили за ними, проводя полдня в жаркой машине и долбая кокаин. Самой работы-то там минут на пятнадцать.

Должничков было то густо, то пусто, мы месяцами могли сидеть без работы, а потом не вылезать из тачки, дурея от калифорнийского солнца, готового протушить нас, как брокколи.

Ничего не хочу скрывать, мне их всегда жаль было, всех до единого. Я себе представлял должников так: накокаиненные чуви в старых костюмах от Армани, спустившие папкины миллионы на автоматы. А оказывалось, раз за разом и неизменно, что это серенькие, частенько лысеющие (уж какая тут корреляция, хуй поймешь) мужички с печатью глубокой печали на обычных, совершенно ординарных лицах.

Ой, никаких приключений, сплошной бизнес. Ото всех сердце разрывалось, честное слово.

В общем, в тот-то раз мы тоже сидели в безнадежно перегретом за день «додже», в два часа ночи, и нюхали кокс с приборной панели, от этого замкнутое пространство становилось совершенно невыносимым.

Лично мне хотелось выйти из машины и орать. Очень сильно. Мэрвин говорил:

– Ты не представляешь, они все делают так неправильно. Надо со всем свериться, все понять, все увидеть. Что там сегодня по звездам, пустят тебя денюжку заработать или тебя будет от нее отталкивать.

– Пошел ты в жопу, Мэрвин! Не могу больше это слушать! Хоть бы раз, не знаю, про Гегеля поговорил, хоть бы слово умное от тебя услышать.

– И, поверь мне, я выведу формулу. Что-нибудь особенное. Чтобы выигрывать. Я буду знать день, когда сорву куш.

– Ты, сука, меня так заебал, не представляешь себе даже!

Мы друг друга перебивали, но казалось, что наши слова льются параллельно, не смыкаясь, две отдельные мелодии на одном нотном стане.

За мистером Коулом Полсоном мы следили уже неделю. Кое-чего про него понять успели. В целом все как всегда – выпивает, по пьяни вдруг возомнил себя мистером Удачей и проиграл деньжищ таких, что надо закладывать квартиру. Жил он в Даунтауне, не так далеко от меня, частенько засиживался в баре и, конечно, возвращался далеко за полночь, глядя на темный мир несчастными глазами навыкате. Такой это был смешной человечек.

Смотрим – там бомж толкает коляску, спизженную из супермаркета, тут кот нырнул в мусорный бак. Тишина, спокойствие, а нам весело, мы аж дрожим.

И вот он появился, а сегодня был день икс, собственно, сама работа. Короткий разговор, он их всех впечатлял. Особенно если они и раньше замечали нашу тачку.

Мы с Мэрвином вылетели из машины, ужасно нелепые, почти вывалились и направились к мистеру Полсону, который нас и не замечал как бы. Пьяненькая мразь, думал я, ничего-то ты еще не знаешь, ой как жалко тебя, моя бы воля, так в лоб бы поцеловал да отпустил на все четыре стороны.

Первым вступал Мэрвин. Его роль обходительного поляка удавалась ему на сто процентов, прям овации, и в зале каждый зритель пустил по скупой слезинке.

– Мистер Полсон! – окликнул его Мэрвин. – Здравствуйте!

Он обернулся, посмотрел на нас без интереса, только спустя пару секунд (ой, алкоголь-то – это депрессант, специфический нервный яд) сверкнул волнением.

– Кто вы? Откуда меня знаете?

– Я думаю, ты и сам все понимаешь, – сказал я.

Подал голос и замолк сразу же, рот-то захлопнул. Ой, я не хотел жалость показывать, у меня другая роль была.

Акцент, и мой и Мэрвина, слух мистеру Полсону резанул, на то и расчет. Впечатляет, когда среди ночи к тебе подходят незнакомцы, но еще круче, когда они совсем чужие.