Terra Insapiens. Дороги

— И к несчастьям можно относиться философски, — продолжал он. — Человек ищет счастья — здесь и сейчас. Счастливому ничего не надо — лишь бы его счастье длилось вечно. Вот я думаю, спасение человека в том, что он несчастлив. Именно это побуждает его двигаться, не останавливаться на месте.

Вразумительные слова Сократа не достигали души Паскаля. Маялась его душа, своим несчастьем упиваясь.

Вечером во дворе болтали о разном, уже не загадывая тему, и, не понятно с чего, зашёл разговор об эвтаназии.

— В ряде стран эвтаназия разрешена при неизлечимых заболеваниях, — кивнул Судья. — Разумеется при согласии врачей, родных и самого больного.

— Если человек смертельно болен и знает об этом, он имеет право на эвтаназию, — упрямо сказал Паскаль. — Без чьего-либо согласия. У человека есть право на жизнь, должно быть право на смерть.

— Решение об эвтаназии должны принимать врачи, — твёрдо сказал Адам. — Больной может принять неверное решение под сильным болевым и депрессивным давлением. Больной может выразить своё желание, но окончательное решение за врачами.

Паскаль угрюмо молчал. Было ясно, что он остаётся при своём убеждении.

— Почему это так тебя волнует? — попытался расшевелить его Артур. — Это что-то личное? У тебя кто-то был смертельно болен?

Паскаль посмотрел на него, слегка прищурившись.

— Мы все смертельно больны. Жизнь — это долгая болезнь со смертельным исходом… А если у меня не тело, — повысил голос он, — а душа смертельно больна?! Я тоже должен спрашивать разрешения у врачей?.. Я вправе сам принимать решения. Это моя жизнь.

— Твоя жизнь?! — рассердился Адам. — Сопли зелёные — твоя жизнь… Ноешь и хнычешь, как последний лузер… Надо жить так, как будто завтра умрёшь. А ты живёшь так, как будто вчера умер.

Паскаль поднялся и пошёл в свою комнату. За столом повисла тишина. Наконец, Адам встал и, уходя, бросил:

— Ты проследи за ним, Артур. Не нравится мне его настроение.

Наутро, завидев Еву, выходящую из комнаты Паскаля, Адам подошёл к ней и спросил:

— Ну что наш отшельник? Ты разговаривала с ним?

Ева нахмурилась и отвернулась.

— Я рассказала ему забавный сон, хотела его развеселить… Он сидит и молчит, сидит и молчит… Я не знаю — о чём он молчит? Мне нужен переводчик с языка молчания.

Она поджала губы, и, чтобы не расплакаться на людях, быстро ушла.

Артур зашёл к Паскалю. Он сидел за ноутбуком и смотрел на бегущие по экрану бессмысленные слова. Артур тронул его за плечо, он вздрогнул, оглянулся и заговорил.

— Может, я — семя, упавшее среди камней, бесплодная смоковница?.. Маленькая щепка в течении могучей реки налетела на подводный камень и закружилась в бесконечном водовороте. Все проносятся мимо в стремительном течении. Одних выбрасывает на берег, других несёт и несёт вперёд, а я всё кружусь и кружусь в злосчастном водовороте, бьюсь и бьюсь о тяжёлый подводный камень.

Он посмотрел Артуру в лицо.

— Ты тоже считаешь меня сопливым нытиком?

— Ну почему же сопливым? — попробовал пошутить Артур и пожалел. Паскаль отвернулся и угрюмо замолчал, уставившись в экран ноутбука.

— Что у тебя с рукой? — Артур вдруг заметил повязку на руке друга.

— Неважно! — нахмурился Паскаль. — Обжёг руку о плиту на кухне.

— Нечаянно или нарочно? — заподозрил Артур.

— Нарочно… — не сразу и неохотно ответил Паскаль. — Иногда телесную боль принимаешь радостно и даже нарочно. Здесь нет никакого мазохизма. Телесная боль заглушает боль душевную, позволяет отвлечься от глухой постоянной душевной боли.

Он повернулся к Артуру.

— Философы спорят: что первично — бытие или сознание? Но ведь это бумажный вопрос. Человеку неважно то, что существует вообще, где-то там, в большом мире, неведомом и непостижимом. Человеку важно то, что существует для него, в его мире. А я вот недавно понял: первично страдание. Оно определяет и наше бытие, и наше сознание. Жизнь и есть страдание. От мучительного рождения до мучительной смерти… Да, посерёдке бывают светлые моменты, когда забываешь о страдании, когда ты счастлив. Но это короткий обман. Счастье — это всего лишь временное отсутствие боли.

— Категорически не согласен, — возмутился Артур. — Сама жизнь и есть главное счастье. Тебе подарен огромный таинственный мир. Возможен ли больший подарок?! За такое сокровище можно, стиснув зубы, стерпеть очень многое — боль, обиды, потери… Ты просто утратил способность, которой мы все обладали в детстве — радоваться самой жизни — каждому дню, каждой минуте… Надо вспомнить — как это было? Надо вернуть себе эту радость жизни.

— Как вернуть себе то, чего больше нет?

— Оно есть, — упрямо сказал Артур. — Если прекрасный мир больше не виден сквозь грязное окно, надо подняться и протереть окно от пыли.

Паскаль, прищурившись, посмотрел на Артура и усмехнулся.

— Неисправимый романтик… Тебе книжки надо писать… для детей.

Артур заметил на столе белый конверт.

— Ты пишешь письмо? — спросил он, кивнув на конверт.

Паскаль взял конверт в руки, подержал и положил обратно.

— Это письмо от матери, — сказал он. — Единственное, которое она мне сюда написала.

— Почему единственное?

— Она умерла.

— Прости… — смутился Артур.