Я не очень жалую неонатологию. По-моему, эта дисциплина уж больно коррелирует с ветеринарией: ни там и ни тут нет вербального контакта с больным, только объективный смотр, косвенные признаки и весьма интуитивные умозаключения. Приняли меня в отделении хорошо, доброжелательно. Пока веду четверых детей. Они такие милые, розовенькие и поэтому напоминают мне молочных поросят. Тёплые из пелёнок, пахнущие по-особому – молоком и приятным детским запахом, состоящим из сочетания запахов детского масла, присыпок, неиспользованных памперсов и каких-то непротивных выделений: пота, наверное, и слюны. У них чудесная, именно чудесная гладкая, нежнейшая кожа. Их поэтому приятно осматривать. Я глажу их, им это очень нравится. А чего стоят их мягчайшие ушки, вернее ушные раковины из почти бумажного хряща – такие ушки я называю кроличьими: попробуйте как-нибудь сравнить.
Мамочки этих милых поросят, естественно, напоминают мне хрюшек, свиноматок. Это я в хорошем смысле слова. Ничего не стесняясь, довольные, они лежат в своих панцирных корытах и, вывалив огромные, полные молока груди с громадными, почти чёрными сосками, кормят своих новорождённых. Эта картина, поверьте мне, идиллическая. Называется она «счастье материнства». Что-то светлое витает в воздухе палат. И это надо прочувствовать. Такие у меня первые впечатления от неонатологии.
Исполнилось три месяца, как я веду свой дневник. Это занятие обнаружило ещё одну весьма полезную функцию. Дневник, помимо хорошей привычки, стал моим духовником. Ведь бумага всё стерпит: моё настроение, мои эмоции и др. Постепенно этот тёмно-синий «BITTNER» становится моим анонимным другом, поверенным в моих делах, которому я доверяю, как себе…
Глава II. Winter
Человек заплатил большую цену за прямохождение, а именно рождением не вполне зрелого детёныша. Ведь если бы люди передвигались на четырёх конечностях, то беременность могла бы продолжаться не девять месяцев, а гораздо больше. В результате ребёнок рождался бы куда более развитым и защищённым. К примеру, у многих парнокопытных, да и у других млекопитающих, детёныши уже через несколько минут после родов способны вставать и ходить, питаться не только молоком, но и подножным кормом.
Когда же человек начал передвигаться, стоя на ногах, силы гравитации не позволили беременности длиться более девяти месяцев. В филогенезе на это ответила и человеческая плацента, дав инволютивные[60]
изменения к концу беременности.С онтогенетической точки зрения человеческий детёныш рождается незрелым. Он настолько беспомощен, что требует постоянного присутствия матери. На первом году жизни мама – лучший человек в жизни малыша, без неё очень плохо. Без человеческого участия ребёнок грудного возраста протянет не более двух-трёх суток. И сказки про всяких таких маугли – это действительно лишь сказки.
Такие вот «биологические» мысли крутились у меня в голове, когда я осматривал своих малышей. Очень для меня любопытным остаётся и наличие у новорождённых врождённых рефлексов, которые я проверяю при каждом осмотре.
На понимание функционирования нервной системы я потратил много времени, и до сих пор многие вещи остаются для меня белыми пятнами. Суть рефлекса до гениальности проста: как ноль и единица, как вопрос-ответ. Однако значимость и умение трактовать наличие или отсутствие тех или иных рефлексов трудно переоценить. Учение И. П. Павлова, на мой взгляд, да и вся неврология – одно из самых теоретически обоснованных направлений медицинской науки.
Что же имеет новорождённый ребёнок? Набор нехитрых рудиментов филогенеза, позволяющих ему выжить в присутствии матери. Своего рода генетическая память. Если всё же предположить, что люди произошли от обезьян (хотя я не очень поддерживаю такую идею), то эта связь на уровне генетической детерминированности рефлексов выглядит следующим образом: самым сильным отрицательным раздражителем для младенца (и для маленькой обезьянки) является голод.