Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения

В перечислении растений присутствуют самые обычные для Японии деревья, специально подчеркивается, что там не росли сандаловые деревья, не водились там и экзотические для Японии павлины с попугаями[321], что свидетельствует об определенной реалистичности описания. Павлины и попугаи считались в буддизме птицами райскими и весьма редкими для Японии. И тем не менее посетителю сада это не помешало квалифицировать сад именно как рай[322]. Более важным оказывается то обстоятельство, что там были представлены четыре времени года.

В одном из рассказов периода Муромати приводится описание другого частного сада. После перечисления многих растений и деревьев, которые там произрастают, автор подводит итог: «Пусть это и не дворец Долгой (или Вечной. – A.M.) жизни, однако сделан он в подражание ему и прекрасен во все четыре времени года. Поскольку здесь сотни разных цветов, то имеются такие, что еще не зацвели, а есть ветви, с которых цветы уже опадают. Там, где сильный ветер осыпал цветы, их лепестки плавают на волнах у кромки берега. С чем можно это сравнить? Только с прудами восьми добродетелей в раю, но, хотя там мириады драгоценных лотосов, здесь еще лучше. Чтобы перейти с берега на острова, перекинуты горбатые мостики, в прудах цветет множество лотосов, волны мягко набегают на берег, веет легкий ветерок, луна чиста. Если бы здесь, в зарослях павлонии и бамбука, резвились павлины и птицы хоо [кит. фэнхуан, мифическая птица, показатель знатности, приносит счастье], можно было бы подумать, что это и есть рай»[323].

Земное воплощение сада четырех времен года заключалось в том, чтобы в таком саду каждый сезон находил свое каноническое (т. е. по преимуществу заимствованное из поэзии) воплощение. Хозяева садов стремились при этом достичь максимальной концентрации «сезонности» на единицу площади. Одна из историй сборника «документальных» рассказов «Кокон тёмондзю» (1254 г.) повествует о том, что по повелению принцессы крови Киси в преддверии поэтического сборища в восьмой луне 972 г. в ее саду не только высадили осенние растения (мискант-сусуки, мелкие хризантемы-фудзибакама, астры, оминаэси, хаги), но и запустили в сад цикад, которые своим стрекотанием (по-японски пением) должны были окончательно придать садовой осени канонические черты, которые позволят гостям наилучшим образом воспеть эту осень в поэтической форме.

Огата Гэкко. Фудзибакама (справа)

Сад – идеальный образ природы, среды обитания. Однако японская культура породила и еще более дистиллированные, «карманные» (или же «настольные») формы, «улучшающие» ее в том смысле, что эти формы отсекают от природы все необязательные элементы. В рассказе «Кокон тёмондзю» сообщается не только о сезонной модернизации собственно сада, но и о том, что в доме принцессы имелись миниатюрные макеты природы (сухама) – подносы с воссозданными на них пейзажами, «населенными» животным миром, – горная деревня, фигурки оленей, журавлей, настоящие цикады[324].

Сад моделирует идеальную природу. Сухама тоже моделирует ее и вносит под крышу. И чем меньше «макет» природы, тем из более ценных материалов он сделан, тем больше он требует времени и мастерства для изготовления. В «Уцубо моногатари» упоминается «декоративный столик», на котором была сооружена гора, составленная из различных ароматических веществ, стояли деревца, их золотые ветки были украшены серебряными цветами и бабочками»[325].

Подносы-сухама были привычной частью поэтических турниров и сборищ. Это говорит о том, что словесная и объемная модели не вступали в конфликтные отношения, они были изоморфны, соразмерны, созвучны. На таких подносах могли быть одновременно представлены разные времена года, т. е. то, чего было невозможно достигнуть в «обычном» саду, легко достигалось на его макете. Так, сообщается, что на поэтическом турнире, состоявшемся на вилле Тэйдзи (913 г.), стихи посвящались второй, третьей и четвертой лунам (т. е. весне и началу лета). Стихи прикреплялись к макету следующим образом: посвященные дымке – к горам, камышовке – к цветам сливы (или сакуры – по тексту это непонятно), кукушке – к цветам унохана. Что до остальных, то их сложили в модель рыбацкой лодки[326].

Подносы-сухама давали возможность совершить путешествие не только в сезонном времени, но и в пространстве. На поэтическом сборище конца IX в., который состоялся в столичных покоях государыни («поэтический турнир годов Кампё»), была предложена тема «Хризантемы на побережье в Фукиагэ». Хризантемы были высажены в песок, насыпанный на поднос, полоски бумаги со стихами прикреплялись к стеблям растений. Победителей в данном случае не определяли, участникам предлагали совершить выбор среди стихов, уже написанных ранее. В «Кокинсю» (№ 272) приводится, в частности, стихотворение Сугавара Митидзанэ, которое было оглашено во время этого поэтического упражнения:

Белые хризантемы
В Фукиагэ
Под ветром осенним -
То ли цветы,
То ли пена морская…