Читаем Терра политикана полностью

Написал слово демагогия и вспомнил случай пятидесятилетней давности. Нам в школе еженедельно трубили об Анджеле Девис и американских трибунных демагогах. Во время сеансов пропаганды, считалось неприличным задавать уточняющие вопросы, чтобы томительные мероприятия заканчивались поскорее (лекторы тоже торопились и делали своё дело формально). Дома, воспользуясь моментом, я попытался выяснить, кто такие демагоги. По случаю аванса или получки, у нас в доме происходила лёгкая пьянка (мать была на работе, а отец с двумя приятелями отмечали радостное событие). Один был известный деревенский пастух – дядя Лёша Безруков, всю войну пропасший коровьи стада в Монголии, другой дядя Вася Лохмач, обладатель второй машины в окрестностях («инвалидки»), тогда ещё не разоблаченный бывший полицай. У Лохмача имелся феноменально подвешенный язык, и он им молол не переставая.

Отец гордился моими успехами в учебе, и я был явлен «обществу». Экзамен, устроенный мне Лохмачём, я, конечно же, провалил. Знаниями он не блистал, но заменял их тюремными хохмами и прибаутками, а я-то отвечал на вопросы серьёзно. Отец, (не семи пядей во лбу) даже слегка расстроился, половину не поняв. Тут меня осенило спросить бормотуна (тоже в своём роде политикана) о демагогах. Экс полицай, нетрезвым взором обежав меня, разочарованно протянул:

– Я думал ты умнее. Историю забыл? Помнишь: Гог, Магог и демагог… Понял?

– Нет, ничего не понял, – ответил я, осознавая пропасть своего невежества (как мне казалось).

Отец по-пьяному приуныл и хотел было изгнать из авторитетной компании, но великодушный Лохмач замолвил словечко, и я был помилован. Он хитренько глядя на меня, ободрил:

– Не переживай, подходи почаще – я тебя многому научу. Например, тебе известно, кто лучшие медики? Молчишь? Запоминай: лаборанты. Понюхал такой мочу у любого больного, а то и здорового человека – сразу диагноз определит, чем, например, болела твоя бабушка…

Я удивлённо спросил:

– Дядя Вася, а откуда ему про бабушку известно?

Бывший прислужник Гитлера, посуровел грубоватым, морщинистым лицом. Из-под всклокоченных бровей на меня уставились серые, немного презрительные глаза. Он, кряхтя, (одна нога у него была деревянная) поднялся во весь свой более чем полутораметровый рост и, подняв указательный палец правой руки произнёс:

– Диалектика! Когда-нибудь поймёшь.

Впрочем, я отвлекся. Полная аналогия с Уральским экс представителем Холманских, прослеживается в истории с первым покушением на Александра II. Царь прогуливался с собакой, а толпа зевак наблюдала за моционом (то ли императора, то ли собаки). Некто Каракозов, тип, психически неуравновешенный, восторженный и неврастеничный поборник народного счастья, решил августейшего монарха пристрелить. Он долго и неуверенно целился, так долго, что сторож Летнего сада поднял крик. Толпа напала на нерасторопного стрелка и повалила его. В числе схваченных и отправленных в 3 отделение к жандармам, оказался невзрачного вида картузник Осип Комиссаров. Бедолага мысленно готовился к многолетней каторге, когда в чью-то жандармскую голову, пришло что это и есть спаситель государя, который, де, предотвратить роковой выстрел. Трудно сказать, почему выбор пал на столь ничтожную личность, возможно, из-за характеристики, данной воспитателем и опекуном картузника А.С. Вороновым: «Это в сущности препошлый человек… Он от природы туп до крайности…». Что было потом, дело бессмысленное описывать полностью – это займёт многие сотни страниц. Можно упомянуть пунктиром: Осип стал потомственным дворянином Иосифом Ивановичем Комисаровым -Костромским. Империя молилась на него. Антон Рубинштейн сочинял музыку, а Некрасов стихи. Все газеты и журналы источали елей в хвалебных статьях, а иконами, деньгами и почестями несостоявшегося каторжанина завалили… Жена его (дура набитая) ходила по торговым рядам Гостиного Двора, ежедневно скупая шелка и бриллианты, рекомендуясь женой спасителя. Смущенные купцы пытались уверить её, что спаситель был холостой…

Через пару-тройку лет о нём никто не вспоминал…

Теперь вопрос: «Неужели фэнтези и вымысел лучше описания реальной и интереснейшей жизни?» Что-то не верится. Причина скорее в другом: легче выдумывать разный вздор, чем долго изучать источники и обрабатывать большие массивы информации. Даже литературные пособия предостерегают: старайтесь не писать о реальных людях и событиях. Ох уж эти пособия!

Моему знакомому Олегу, решившему припасть к стопам литературы на шестьдесят шестом году жизни, его дочь (заботясь о папе) подарила книгу № 1 по писательскому мастерству (так значится на обложке) англоязычного Юргена Вольфа. Почему этот явный немец англоязычен, вопрос вторичен, среди израильтян тоже встречаются Иваны Ивановичи Ивановы. Важно, что автор разжевывает для неучей, во всех мелочах, нюансах и оттенках, процесс создания литературного произведения, от рассказа, до романа, от эссе, до пьесы и т.д. Мало того, рекомендуется не только как писать, а о чём, или о ком.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века