Терракотовые сестры

Маша кроме спасибо и вымолвить ничего не смогла. Она действительно уже устала постоянно придерживать разодранный край на горловине своей некогда белой свадебной рубахи. Мэй вступила за нее:

– Благодарю за помощь и щедрость, хозяйка. Твое мягкосердечие сделает цветущей даже пустыню. Позволь попросить тебя передать твоему племени, что страдали вы от неуспокоенных духов в развалинах старого города. Они спят сейчас, заговоренные моими словами, но чтоб больше не потревожил их никто вовеки, сотворите там поминальный обряд, повесьте молитвенные колокольчики из освященного железа. И пусть мир пребудет на вашей земле.

Мать Цаган кивнула. Добавила тут же:

– Вода в мехах хорошая. А еду готовила не я.

Женщины обменялись поклонами и расстались теперь окончательно. Давсны, все, кто пришел умирать, теперь возвращались, чтобы жить.

Асит все это время сидел на земле скрестив ноги и ждал с настоящим степным спокойствием. Как только его соплеменники ушли, он подошел и спросил:

– Куда вас проводить, женщины?

Мэй старалась не смотреть на него. Он же, напротив, подолгу задерживал взгляд на ее лице, словно вспоминал или силился вспомнить. Машу же лишь слегка удостаивал взглядом. Это ее неприятно кольнуло. «Я ревную?!» – с удивлением спросила она себя. И чтоб прогнать неприятную мысль, добавила тоже:

– Да, куда идем? Зачем на запад?

Мэй опять впала в состояние своего сомнамбулического покровительственного спокойствия. Только пальцы на рукояти меча шевелились, как паучьи лапки.

– Нам нужно добраться до большого соленого моря, в котором нельзя утонуть. Там переход из мира в мир.

– Я знаю дорогу, – отозвался Асит. – Только путь неблизкий. Сначала до большой реки, потом по ней к морю. Пересечь его. Там по суше до другого, теплого моря, где всякого народу много и все непохожи на нас. Больше на нее похожи, – он махнул головой на Казакову. – Его пересечь и потом пешком по горам и пустыням в жару. Городов много надо пройти, портов, пустых земель.

– Откуда ты знаешь? – Разговор и небрежение раздражали девушку все больше. Асит, такой честный и благородный вчера, сегодня просто угнетал ее своим тоном. А эта Мэй строит из себя! А он к ней так и лезет… Только когда оба удивленно подняли брови в ответ на тон казаковского вопроса, Машка сообразила, что ведет себя неадекватно и вопрос задает неточно, непонятно кому. «Теряю свою профпригодность», – снова раздосадовала она.

– Моя мать там жила, – ответил Асит.

– Узнала в Лотосовом дворце, – одновременно с ним сказала Мэй.

Оба усмехнулись и встретились взглядами. Долго смотрели друг на друга.

«Вот стошнит меня сейчас», – немотивированная ревность лезла откуда-то из глубины у Маши.

– Вы тут воркуйте, а я переодеваться буду, – пытаясь все-таки совладать с собой хоть как-то, заявила девушка. Отошла на несколько метров и стала развязывать тук. О, тут из вредности узлы не слушались, давсновское платье путалось, а родные кеды не желали завязываться нормально. Сшитое в талию, длинное, синее, с узорным воротом и разрезом на груди, оно село тем не менее как влитое. Скрывало привычные джинсы, но они его не портили. Казакова справилась с одеждой, но раздражение не утихло. Тем более что эти двое сидели на земле и мирно беседовали. Даже более чем мирно. Невозмутимая Мэй опускала глаза, как японская гейша в кино, а молчаливый Асит смотрел на нее и улыбался.

Казакова решила сделать вид, что ничего не замечает в этой парочке, но кайф из вредности поломать: в войне и в любви все средства хороши… А потому бухнулась бесцеремонно животом на колышущийся ковыль, подперла ладонями подбородок и самым невинным голосом спросила:

– Асит, как же ты пойдешь, ты же ранен? – Машка томно тряхнула волосами и повернулась на бок. В платье это, наверное, не очень изящно получилось, но эффект произвело нужный – эти двое отлипли друг от друга. – Болит еще? – Казакова протянула руку, чтоб коснуться мужчины, но тот отпрянул.

– Не надо, девочка.

– Маша, соблюдай приличия! – строго сказала Мэй. – Хочешь помочь – отдай нашему проводнику своего коня, раз ты такая умная и заботливая.

– Ты вылечила меня, Мэй, – Асит прикрыл рукой бурую прореху в халате, – и конь у меня есть. Нам в путь пора.

– Что, и нога совсем не болит? – удивилась Казакова.

Тот посмотрел непонимающе и направился к лошадям, мирно пасущимся в стороне. Но он явно хромал, причем именно на ту ногу, которую поранила девушка. Крепенькие коренастые лошадки степняков отпрянули, резко заржали, когда Асит проходил мимо. Но сам он проследовал мимо к лежащей в пене кобыле. Та тут же встала, такая же взмыленная, с выпавшим набок языком, выпученными глазами, на нее было неприятно смотреть. Но она покорно подставила спину седоку. А когда все трое медленным шагом пустили коней по степи в сторону заходящего солнца, репортерским взглядом Казакова зацепилась на то, что белая кобыла Асита не сгоняет мух хвостом. Те роем сидят на ней, как на падали. И всадника это тоже не раздражало почему-то. Сначала Маша списывала такую странность на разницу в требованиях к гигиене, но потом из ноздри лошади вылез червяк.