Террариум

Учился клон средне, после школы поступал в авиационный институт, срезался по математике и хотел было по совету отца устроиться на “панель” в инструментальный цех, но вмешалась мать, работавшая в заводской столовой – на будущий год идти в армию, нужна толковая профессия, чтобы не служить, как все, и предложила выучиться на повара; мать была умная и прозорливая, клон потом многажды про себя благодарил ее – пройдя полугодовые поварские курсы и получив нужную бумажку, он на призывной комиссии сообщил о своей специальности; готовить он не любил и, по правде, не выучился, однако смекнул, что в армии нет лучше работы: всегда сыт будешь, но ему не повезло – попал он за речку, в Пуштунистан. Шел восемьдесят шестой, о той войне мало что было известно, в газетах писалось невнятно, по слухам же, приходили домой в Преклонию цинковые гробы, и в Равенск тоже пришло несколько, однако специальность (маме спасибо) выручила – оказался клон в столовой в Гелалабаде; запомнил самые первые ощущения: привезли в расположение части ночью, на бэтээре промчались в кромешной тьме через “соловьиную рощу” – объяснили ему, что тут снайперы постреливают, прибыл на место, осмотрелся утром – нереально красиво, субтропики, треск цикад, благоухание цветов, запахи эвкалиптов, обволакивающая жара. Вместе с ним в столовке еще двое парней и с десяток девок-вольнонаемных, поварих и официанток, сдуру, в угаре прелонского патриотизма, а некоторые с желанием подзаработать чеки, их чекистками называли, сунувшихся в пекло, с одной из них клон закрутил роман, сношались в подсобке на мешках с мукой и рисом; в боевых действиях клон не участвовал, разве что на бэтээре ездил за продуктами на базу, дважды под обстрел попадал, пронесло, а так служил нормально, только поначалу диву давался, как всюду воровали, особенно неистовствовали прапорщики, ведавшие матчастью и продовольствием. Удивлялся клон только поначалу, потом и сам встроился в систему, как прапор знакомый, тоже из столичной области, земляк, можно сказать, выразился; через несколько месяцев прибыли стратегические армейские запасы продовольствия – кто-то из высоких начальников распорядился вскрыть и направить хорошую жратву в Пуштунистан; настоящая лафа, в дуканы потянулись такие продукты, о которых и мечтать не приходилось, базары чем только не торговали…, особо ценилась армейская говяжья тушенка – банки, упакованные в солидол и обернутые пергаментом, ах, какая это была тушенка! – у клона слюнки текли, когда только вскрывалась банка, не было ни жира, ни жил, чистое мясо и немного желе, резалось ножом как твердая колбаса; а греческий сок, а голландский газированный напиток «Си-Си», а польская и венгерская ветчина, а зеленый горошек, а подсолнечное масло, комбижир, сгущенка, чай, сигареты – все, недоданное бойцам, продавалось афганским торговцам. Тот же прапор, опекавший клона, почувствовал в нем своего, вспоминал, чем кормили в первые годы войны: пюре из картофеля был, как клейстер, неизменный консервированный минтай в томатной пасте, из того же минтая варили суп, мясо в рационе было редкостью, хлеб выпекали сами из подпорченной муки, был как камень; сейчас другое дело, сейчас есть что в котел положить и что на базар отправить.

В несложной цепочке получения продуктов и отправки немалой части на базары клон был шестеркой, последней спицей в колесе, без него вполне могли обойтись, но земляк-прапор за что-то полюбил его и взял в команду, а дальше выходило по-всякому, случался и обман, свои накалывали: однажды клону понадобилось обменять накопленные десять тысяч афгани, афушек, на чеки, малый из хозвзвода вызвался сделать это, деньги взял, а чеки не вернул, клон с ним попытался по-хорошему, но тот сразу же стукнул офицеру; решил в отместку подстеречь ночью и отметелить, даром, что ли, боксер, но передумал – тот вонять начнет, прапор пообещал с ним разобраться и вернул-таки деньги.