Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография

Даже под очевидно заботливой опекой миссис Смит, их классной руководительницы, Терри в школе пришлось тяжело. Ему все давалось с трудом. Он начинал писать левой рукой, а на середине страницы переходил на правую⁷. Не сразу начал читать. Ему было интересней искать способы залезть на парту, чем просто за ней сидеть. И в целом он будто не мог сосредоточиться – по крайней мере, на том, на чем и когда требовали сосредоточиться учителя. «Я мог часами напролет висеть вверх тормашками на лещине в нашем саду», – говорил Терри слегка уязвленным тоном человека, чьи таланты не ценили по достоинству. Но в школе требовали большего, чем умения висеть вверх тормашками, и он еще не придумал, что с этим делать.

Впрочем, этот ребенок – «вечно слегка испуганный обладатель расцарапанных коленок», как описывал себя Терри, – явно был смышлен. В каких-то отношениях – не по годам. Очевидно, он о многом задумывался. Почему, спросил он однажды мать, легендарный маршрут Фидиппида называется марафонским? Ведь, очевидно, по тому же принципу, по которому спереди на автобусе указывается пункт назначения, а не отправления, технически он должен называться афинским. Мать не нашлась, что на это ответить.

И он определенно много знал. Кажется, довольно рано и сильно его задело, что, когда класс спросили, откуда берется дождь, а Терри немедля вскинул руку и ответил «из моря», он заслужил только насмешливый хохот от сверстников и аккуратную поправку от учителя, ожидавшего ответа «из облаков». Но ведь Терри знал, что прав. Это круговорот воды в природе. Что ж это за место такое, где людей вознаграждают не за правильные ответы, а за те, что хочет слышать учитель?

Директором Холтспура был некий Генри Уильям Тейм. Этот человек в очках с толстой оправой, с усами и аккуратно зализанными волосами был заметным явлением в своей школе – автором и постановщиком ежегодных пантомим, в которых и сам любил поучаствовать, часто – в роли великана. Он посвятил этой школе тридцать один год жизни. Еще он во многом считался революционером и предметом восхищения. Тейм был влиятельным защитником скандальной идеи введения полового просвещения в школах, в том числе – в последнем классе начальной⁸.

К сожалению, он заслужил неизмеримое презрение Пратчеттов, но не своими передовыми взглядами на половое просвещение, а решением разбить учеников на два потока: тех, кто считался способным сдать экзамены для одиннадцатилетних в выпускной год и попасть в лучшие средние школы округи, – и всех остальных. По одну сторону водораздела, как это видел Терри, находились овцы, а по другую – козлища. По словам Терри, холтспурское стадо делили уже в шестилетнем возрасте. И, к его смятению, – а главное, к смятению Айлин, – Терри оказался среди козлищ. Думаю, не будет преувеличением сказать, что такая ранняя оценка его будущих способностей, воспринятая как личная «ожесточенная неприязнь» Тейма, зародила у Терри горькую обиду длиною в жизнь. Это словно подтверждало его худшие подозрения, что школа не столько поощряет тебя развиваться, сколько следит, чтобы ты не вышел за назначенные тебе рамки, – и эти подозрения обоснованно разделял отец Терри, который в свое время на экзамене для одиннадцатилетних столкнулся с вопросами по темам, которых ему никогда не преподавали.

Когда в 2011 году Терри попросили написать пару слов на шестидесятилетие школы, он лукаво согласился, но решил не ограничиваться полунамеками. «Честно говоря, я вспоминаю Холтспурскую школу не слишком тепло, – написал он. А потом так же лукаво взял вину на себя: – Но, возможно, дело в том, что я был идеальным воплощением раздолбая и мечтателя»[3]. Впрочем, не думаю, что он хоть на миг в это верил. Его многолетняя точка зрения – школы были бы куда лучше, если бы старались искать и лелеять раздолбаев и мечтателей.

Когда ее сына зачислили в группу отстающих, Айлин не смолчала. Если школа может предложить ее единственному отпрыску только узкие рамки, уж она проследит, чтобы он за них вышел. Полторы мили пути на учебу по утрам стали их личной продленкой и ее возможностью передать Терри то, что она знала, и подтолкнуть его в том направлении, в котором школа, очевидно, толкать не собиралась.

«Она сыпала фактами так, словно у них был срок годности, – писал Терри. – Рассказывала о королях, рыцарях, Робине Гуде и верблюдах. Рассказывала, что монахи живут в монастырях, а макаки – на деревьях, и главное – не путать. Рассказывала, что Америка далеко и добраться до нее стоит тысячу фунтов. А еще пела песни и пересказывала сказки, которые слышала от своего ирландского дедушки, а среди них – откровение, что пчелы на самом деле фейри, в чем лично я сомневался. Знал ли я тогда, что вообще значит это слово? С моей мамой и не угадаешь».