Сара сопровождала меня в деловых поездках. Ей хотелось знать, чем я занимаюсь. Ей было интересно в тех местах, куда мы приезжали. Со мной или без меня она находила, чем заняться на новом месте. И если я не мог составить ей компанию, она красочно и увлечённо рассказывала, где была, что видела, что почувствовала.
Мне было хорошо с ней. Она оказалась такая живая и активная, что я не сомневался: очутись мы в горах, на туристической тропе, Сара могла бы пойти впереди проводника. И что самое интересное, проводник согласился бы с таким положением вещей.
Когда возвращались в Москву, она приезжала ко мне несколько раз в неделю и оставалась ночевать. А остальное время проводила в доме родителей, со своим маленьким сыном.
Сара отлично готовила и любила это делать. Вся еда, приготовленная ею, была вкусной и разнообразной. Каждый раз она приезжала ко мне с пятью или шестью кастрюлями. При таком обилии еды, которое она мне обеспечила, мы перестали ходить в рестораны и все вечера проводили дома.
Когда Сара рассеяла мои представления о сексуальной строгости восточных женщин, объяснив, что у некоторых говно в жопе не держится, столько там всего перебывало до замужества, зато жених в жёны берёт девственницу, – и она сама достаточно демократично на всё это смотрит, – тогда я окончательно понял, что для меня эта женщина – абсолютная экзотика.
Она была бестия номер один, переплюнула всех, кого я знал. Про таких говорят – как в омут с головой.
Допускаю, что Сара боялась того, чего не боялись другие, и наоборот, не боялась того, чего большинство женщин опасались.
У неё была смещённая ось страха. Такой перекос интересен для экзальтированных отношений. Но неудобен для семейных. С моей привычной точки зрения. Но я стал задумываться, а почему бы и нет?
Наш опыт отношений устраивал меня. Её тоже. Она любила меня, я видел это. Я тоже любил её, и она это знала и ценила. Что же смущало меня в том, что мне досталась такая необычная женщина? Её готовность к экстриму? Я и сам был таким, и мне была понятна природа этих людей.
Поначалу я не видел серьёзных причин, из-за которых наш брак мог не состояться. Но уже через какое-то время начал понимать, что наша с Сарой жизнь – без будущего.
Наше совместное будущее не строилось, потому что она жила по законам диаспоры. А я не понимал этих законов. Слишком разные у нас традиции.
Когда окончательно выяснилось, что Сара, несмотря на все её попытки сбежать от родителей и мужа ради обретения независимости от диаспоры, всё равно тесно связана со своим народом, стало очевидно: женитьба на Саре будет равносильна женитьбе на традициях и самобытности её диаспоры, на всех её родственниках сразу.
Она могла заявить:
– Я не пойду на эту свадьбу одна.
– Почему?
– Потому что все знают: у меня есть мужчина.
– Скажи, что твой мужчина занят. Дела.
– Так нельзя. О дате свадьбы мне сообщили ещё полгода назад.
– Я смогу на час заехать, посидеть рядом с тобой и уедем вместе.
– Нельзя. Во-первых, если у меня есть мужчина, мы должны появляться вместе. Это правило. Иначе на меня будут косо смотреть.
– Ну тогда не ходи на эту свадьбу. Кто тебе эта невеста вообще?
– Очень дальняя родственница. Но я не могу не пойти. У нас так принято, что все женщины нашего рода участвуют в свадьбе со стороны невесты. И это, во-вторых. Поэтому я не могу пропустить и не могу уехать раньше.
– Сара, придумай что-нибудь сама. Скажи, что я заболел. Срочно улетел на переговоры. Сама придумай.
Я, например, не понимал, что такое кума троюродной сестры и почему она мне родня. Я не отношусь к ним плохо. Меня просто десятая вода на киселе – кто-то там моего пятиюродного брата – не интересует. А их интересует, и они, как маленький народ, всё это понимают.
Разве этому можно так просто научиться? Думаю, нельзя. С этим надо вырасти. Я рос иначе.
Но это была не самая неразрешимая проблема.
Я начал осознавать, во что, в случае брака, могут вылиться наши с Сарой семейные конфликты, от которых не застрахована ни одна супружеская пара. Готовые на генетическом уровне всегда защищаться от проникновения иноземных захватчиков, все её родственники будут бдительно следить за развитием наших с ней отношений. И в случае любого, в том числе и бытового конфликта, группироваться исключительно в лагере Сары.
Она же, при всей своей европеизированности, всё равно не сможет выдержать натиска с их стороны. А уж тем более если они, на фоне борьбы с исторической несправедливостью, сделают её своим местным божком или кем-то в этом роде. И рано или поздно она согласится с любыми их требованиями. И тем быстрее, чем чётче они будут завуалированы высказываниями об этническом геноциде. Я понял, что в границах её диаспоры мне не стать тем, кем должен стать мужчина для женщины.
Быть добрым королём-покровителем можно до известного предела. Но зачем, когда заранее очевидно, что, выйдя за пределы этого образа, я автоматически попадаю в ранг варвара-завоевателя.
Но только рядом с Сарой ко мне пришло понимание, что у меня есть жена, есть ребёнок.