Территория чудовищ. Путеводитель для осторожных туристов

Ей трудно дышать. Но консультанты обращают на нее безразлично-вежливый взгляд, заверяют, что поездка совершенно безопасна и они уверены в успешном окончании рейса, а затем их внимание снова переходит к графине. Ни любопытства, ни подозрения в мимике; для Воронов Мария всего лишь очередная молодая вдова, которая возвращается увядать в Россию. Нет, понимает Мария, они не видели ее в тот вечер, а после не пытались разыскать дочь погубленного ими человека, не опасались ее гнева, ее скорби. Они вообще о ней не думали.

По вагону пробегает дрожь, все оборачиваются к окнам и видят, что солдаты в масках оживают и все как один делают шаг назад, словно заводные игрушки. Они поднимают руки в салюте, а затем исчезают в облаке дыма. Экспресс рывком приходит в движение и медленно выезжает из-под стены в фортификационное сооружение с фонарями на высоких столбах. С одной стороны видны гигантские водяные часы. Это станция «Бдение». Женщина с жемчугами испуганно взвизгивает и обмахивается веером. Другие пассажиры отворачиваются, но Мария заставляет себя смотреть прямо перед собой.

– Они действительно сделают это? – неестественно громко звучит в тишине голос графини. – Я хотела сказать: они опломбируют поезд?

Губы Веры мгновенно белеют. Кто-то роняет бокал.

Мария припоминает, что консультанты компании ни словом не упомянули о «Бдении». Возможно, считают, что о некоторых вещах лучше умолчать. Кроме того, отказ от претензий, подписанный всеми пассажирами, предельно четок, и теперь каждый думает о днях и ночах, которые придется провести у Русской Стены, прежде чем путешествие благополучно закончится. Или о словах Ростова, простых, но предельно точных: «Если к этому моменту выяснится, что ничего не проросло ни снаружи, ни внутри, поезду разрешат пройти через ворота. А если отыщутся следы жизни из Запустенья? Тогда всех, кто находится в составе, принесут в жертву ради благополучия Империи».

– Такого никогда не случалось, – холодно говорит человек из русского представительства компании; его услужливость мгновенно улетучилась. – И мы позаботимся о том, чтобы никогда не случилось.

«Но могло, – размышляет Мария. – То, что этого не было, не означает, что и не будет. У компании может не остаться выбора – она не станет рисковать, пропуская за Стену поезд, несущий на себе пятно Запустенья. Заразу, скверну».

– Но последний рейс… – начинает торговец шелком.

– Последний рейс показал надежность наших мер безопасности внутри поезда, – повышает голос человек из компании. – Как вам известно, «Бдение» после этого путешествия было благополучно пройдено.

Но не раньше, чем умерли по крайней мере трое пассажиров, как писали газеты. И отец Марии… Она снова одергивает себя. Придет время, когда ей не останется ничего другого, как присмотреться внимательней к случившемуся. Но не сейчас.

Экспресс выкатывается со станции через другие высокие железные ворота. Мария видит в оконном стекле отражение своего лица, осунувшееся, призрачное. Теперь поезд не остановится до самой Русской Стены, по другую сторону Запустенья. И там его ждет «Бдение».

Первая ночь

В третьем классе Вэйвэй помогает стюардам перегонять пассажиров в столовый вагон и обратно, попутно стараясь привести в порядок груды разбросанных повсюду пожитков. Обычная работа, но Вэйвэй чувствует какую-то оторванность от всего этого, словно забыла движения танца, когда-то бывшего ее второй натурой. Словно сбилась с такта.

Она прикладывает пальцы к оконному стеклу. Нетерпеливые, голодные рывки паровоза, ритм рельсов успокаивают. Как будто стекло заряжает ее энергией и та играет под кожей. Вэйвэй впускает в себя эти звуки, заглушающие щелканье каблуков Воронов, осколки воспоминания о предыдущем рейсе.

Компания заявила, что во всем виноваты стекла. В них были изъяны, трещины. Они-то и позволили Запустенью проникнуть в поезд.

Вэйвэй отдергивает руку. Компания заменила стекла, нашла другого управляющего для стекольной мастерской, лучше прежнего, как сказали команде, хотя Вэйвэй и не видит никакой разницы. («Дешевле прежнего», – говорит Алексей.)

Она вспоминает Антона Ивановича, прятавшего лицо под маской в стекольной мастерской железной дороги, или склонявшегося над микроскопом в лабораторном вагоне, или сидевшего одиноко в столовой команды. Всегда хмурого, словно он никак не может достичь полного соответствия стандартам, которые сам себе задал. Она вспоминает, сколько раз он проверял и перепроверял окна. Его не очень-то любили, он уделял больше внимания своим приборам, чем людям. «Он такой же, как его стекло, – говорили в команде. – Жесткий, негнущийся». Антон Иванович не видел необходимости о чем-то говорить с Вэйвэй. Но однажды сказал, стоя вот так же у окна: «Есть определенный тон, определенная точка, в которой они дышат согласно: железо, дерево и стекло».

Вэйвэй пытается уловить этот тон, но даже не знает, к чему надо прислушаться.

– Что это там?!