Территория книгоедства

В туалете у Андрея Балабухи, об этом я однажды писал, в таких банках хранилось мыло. Мой знакомый Юра Туркевич держал банки со спитым чаем – ни за что не догадаетесь для чего. Дело в том, что в 70-е годы, кроме прочих многочисленных дефицитов, в стране свирепствовал книжный голод. И существовал такой сугубо интеллигентский промысел – люди тырили книги из библиотек. Помните, у Иосифа Бродского в элегии «На смерть друга»: «Похитителю книг, сочинителю лучшей из од…» Так вот, многие достойные уважения люди занимались этим воровским промыслом и не считали его за грех. Потому что у нас в России две вещи не считаются воровством – украсть хлеб и похитить книгу. Но совесть все-таки людей донимала, и поэтому, чтобы скрыть содеянное, с книг сводили библиотечные штампы. Страница с уничтоженным штампом при этом обесцвечивалась, бледнела, тогда-то и применялся чай. Бумагу замачивали в слабом растворе чая (оттого и спитой) и восстанавливали первоначальный цвет.

Частой вещью в ленинградских квартирах были емкости с гвоздями, шурупами, гайками и прочими мелочами, необходимыми в домашнем хозяйстве. Они строго распределялись по назначению, и на каждую стеклянную банку обязательно наклеивался ярлык: «Гвозди: 6 на 0,8» или «Гайки, размер такой-то». Но все это вещи неинтересные и рассказывают больше о человеке, чем об эпохе.

P. S. На юге трехлитровые банки называют почему-то баллонами. Впервые я услышал это от Андрея Черткова, когда он рассказывал о своей студенческой юности, проведенной в городе Николаеве: «Ну потом мы пошли к ларьку, взяли по баллону пива, сели в тень и начали обсуждать последнюю книгу Стругацких». Надо, кстати, перечитать их «Сказку о Тройке» – жидкий пришелец временно обитал не в трехлитровом ли стеклянном баллоне, откуда и случилась утечка? Нет, кажется, у Стругацких был большой аллюминиевый бидон – тоже вещь по теперешним понятиям дефицитная, но о бидонах как-нибудь в другой раз.

Пруст М

Вечером у Кальве в обществе Кокто, Вимера и Пупе, принесшего мне автограф Пруста для моей коллекции. В связи с этим Кокто рассказал о своем общении с Прустом. Тот никогда не давал стирать пыль; она лежала «подобно шиншилле» на всех предметах обстановки. При входе домоправительница спрашивала, нетли у пришедшего с собой цветов, не пользовался ли он духами и не проводил ли время в обществе надушенной женщины. Его видели чаще всего в постели, но одетым, в желтых перчатках, чтобы не грызть ногти. Он тратил много денег, чтобы в доме не работали ремесленники, чей шум ему мешал. Окна никогда не открывались; ночной столик был заставлен лекарствами, ингаляторами, пульверизаторами. Его рафинированность была не без зловещего оттенка; так, он ходил к мяснику и заставлял показывать, «как закалывают теленка».

Эта пространная цитата из парижского дневника Эрнста Юнгера (запись от 17 февраля 1942 года) – очень хорошая иллюстрация к теме «Писатель в жизни». Действительно, когда читаешь классика, то и представляешь его не иначе как неким эфирным духом, у которого на уме лишь одно высокое. А он, оказывается, и к мяснику ходит, и в комнате у него от пыли не продохнуть, и ногти он грызет, как мальчишка, не думая о глистах и инфекции. Хотя, наверное, какой-нибудь Августин Блаженный или Франциск Ассизский и вправду жили так, как пишут о себе в своих сочинениях. Пруст же – нормальный извращенный парижской жизнью писатель, и в книгах у него нормальная извращенная жизнь нормального французского буржуа, а не буколика в духе Лонга, когда Дафнис и Хлоя хоть и любят друг друга, но не знают, что с этой любовью делать.

Пушкин В

Пушкин Василий Львович известен, во-первых, как родной дядя Пушкина и, во-вторых, как автор маленькой поэмки в стихах «Опасный сосед». Сочинение это довольно неприличного содержания, действие его происходит в Москве, в борделе, куда Буянов – он и есть опасный сосед поэмы – привозит основного героя, от лица которого ведется рассказ, соблазнив его тем, что в злачном месте появилась свеженькая красотка.