Территория книгоедства

То был коротенький, кругленький, тонконогий человечек с резкими порывистыми движениями. Его диковинная внешность казалась еще более причудливой благодаря костюму: представьте себе крикетную круглую шапочку, пиджак, короткие штанишки и чулки вроде тех, какие носят велосипедисты. <…> Человек махал руками, вертел головой и жужжал. Что-то электрическое было в этом жужжании. Кроме того, он часто и громко откашливался.

Художник Николай Травин, довоенный иллюстратор Уэллса, удивительно точно и достоверно передает этот комический образ, даже электрическое жужжание каким-то чудом удалось ему передать.

А взять классические картинки к «Войне миров» бельгийского рисовальщика Альвэма Корреа. В них иронией наполнено все – от змееруких марсианских захватчиков до несчастного английского обывателя, которому вместо традиционных овсянки и пятичасового чая предлагают нарезанные в колечки щупальца инопланетного спрута, фаршированные мозгами членов палаты лордов.

Трогательно видеть сегодняшними глазами отношение к Уэллсу в только что революцинизировавшей России, в первые ее, тяжелые и больные, годы. Здесь писателя воспринимали более чем просто писателя. Из России он виделся как надежда, как тот самый вечевой колокол, которым Герцен (тоже, между прочим, из Англии) будил заспавшуюся мировую общественность. Какая ни возникни проблема – от голода в Поволжье до улучшения быта петроградских ученых, – Горький сразу же отправлял воззвание/обращение/прочувствованное письмо, прося Уэллса (плюс Гауптмана плюс Синклера плюс Анатоля Франса) оказать помощь бедствующей республике.

Как поначалу (свидетельство Михаила Пришвина) в случае военной угрозы большевики рассчитывали на поддержку трудовой Индии (мол, только свистни, и сейчас же на боевых слонах выскочит индийская кавалерия и затопчет к ядрене фене всю контрреволюционную шушеру), так чуть позже, в первой половине 20-х, они надеялись залатать прорехи на шинели юной Страны Советов, пользуясь авторитетом писателя.

В этом смысле Уэллс был для нас как Пушкин, даже нужнее Пушкина.

Не омрачила этой меркантильной любви к писателю даже знаменитая «Россия во мгле», книга-отчет о поездке в 1920 году в Россию по приглашению Максима Горького. Многими воспринятая как пасквиль, книжка тем не менее была мгновенно переведена, издана, прочитана и широко обсуждалась в кругах тогдашней интеллигенции.

Особенно обиделся на книжку Корней Чуковский. И было за что. Действительно, Горький попросил его показать английскому гостю какое-нибудь учебное заведение, тот привел Уэллса в школу на Моховой улице, где учились двое детей Чуковского, понятно, школа была не из тех, в которых тайно курят на переменках и тискают по углам девчонок, это было престижное заведение, в другое, впрочем, Чуковский своих детей не отдал бы. Так вот, школьники стали наперебой перечислять писателю свои любимые книжки – «Человека-невидимку», «Войну миров» и т. д., – а затем, прошло время, и Чуковский с возмущением прочитал в «России во мгле», что якобы вся эта ребячья начитанность была лишь инсценировкой, детей заранее подготовили, чтобы не попасть впросак перед визитером.

Знай Корней Иванович, что ему так подкузьмит Уэллс, он наверняка осуществил бы предложение Виктора Шкловского – «утопить Уэллса в советском супе – и это будет Утопия».

Одни (Генри Джеймс) на писателя обижались, другие (Г. К. Честертон) журили, третьи опровергали и отвергали (Вирджиния Вулф).

Я же (и, надеюсь, не я один) просто люблю Уэллса за те наполненные жизнью страницы, которые он мне подарил.

Фф

Фантастика

Однажды Павел Крусанов, прочитав обо мне в какой-то заметке, удивленно меня спросил: «Да ты, оказывается, фантаст?»

«Конечно, – ответил я. – Какой русский писатель не любит писать фантастику?»

Я на самом деле слукавил. Потому что, по определению критика В. Владимирского, писатель-фантаст – это такой писатель, который ничего не пишет, кроме фантастики. Я же пишу иногда и серьезные литературоведческие этюды на серьезные и важные темы. Например, о проблемах икрометания в водоемах России в целом и в поэзии Багрицкого в частности. Или сочиняю стихи о смерти.

Что же до фантастики… Да, порою нападает такое вдохновенное состояние, когда, говоря стихами поэта-самоучки 20-х годов Н. Алексеевского:

Все выше реет мой аэро,
Пробить готово сердце грудь,
И дух мой с неуклонной верой
К планетам направляет путь.

В литературной фантастике у меня была хорошая школа. Мои фантастические учителя: 1) Г. Мартынов и 2) Б. Миловидов – оба, увы, покойники. Это два лучших фантаста в мире.