Это стихотворение 1938 года (извините, что привел его полностью) – квинтэссенция предвоенной эпохи, абсолютная классика поэзии социалистического реализма, оно такое же вечное, как лермонтовское «На смерть поэта». И созданный в 30-е годы советский гимн – тоже абсолютная классика, которую не вырубишь топором и не заглушишь никаким рок-н-роллом. Когда некоторые злые писательские языки назвали авторов гимна «гимнюками», Михалков ответил на это просто: «Гимнюки не гимнюки, а петь будете стоя». И оказался целиком прав. Так что творчество и личность Михалкова отнюдь не вчерашний день. Он как душа неразделим и вечен. На нем стояла и стоять будет земля русская.
P. S. Недавно открыл для себя еще один поэтический шедевр Михалкова в авторской книжке 1953 года «Сатира и юмор». Стихотворение «Про советский атом» (с подзаголовком «Солдатская песня»). Вот его (или ее, раз песня?) начало:
Моя библиотека
В раннем и среднем детстве я очень любил читать книжки про шпионов, особенно те, которые начинались со слова «Тайна». «Тайна двух океанов», «Тайна погибшего корабля», «Тайна реки злых духов», «Тайна лысого камня», «Тайна старой штольни», «Тайна старой риги», «Тайна затонувшей баржи», «Тайна далекой пристани», «Тайна разрушенного подвала», «Тайна доктора Хента», «Тайна подводной скалы», «Тайна невидимки», «Тайна рубина» и еще десять тысяч тайн разной толщины и в разных обложках. Кроме этих книжек, я не читал ничего – ни Гайдара, ни «Рассказов о Ленине», ни «Мальчика из Уржума», даже «Повесть о Зое и Шуре», обязательную для каждого пионера, так и не прочитал. В позднем детстве я разлюбил читать шпионские книжки и начал читать другие – про дружбу, про любовь и т. д.
Шли годы, я собирал библиотеку за библиотекой, я поседел, выпали последние зубы, родились дети, завелись внуки, и неожиданно в какой-то момент я вспомнил о своем преступлении. Действительно преступление – предать свою былую любовь. Это вроде как предать родину, осквернить могилы отцов или отравить водопровод в приюте для слепых и убогих. И я решил искупить вину, заново собрать все те книжки, которыми зачитывался когда-то. И, удивительное дело, – собрал. Не все, конечно, из той десятки с тремя нулями, что тешили меня в детстве, но тысячи две в моей коллекции наберется наверняка. Чем я горжусь безмерно.