Территория сердца

— Иди, мышонок, на разбор полетов. Глядишь, поймем, чем ты не угодила царю батюшке. Он, похоже, хочет поговорить.

Елена скосила на нас глаза, не понимая, над чем мы обе хохочем. Этот странный способ общения связал только нас троих. Ни она, ни Влад даже не догадывались, что вытворяет владелец компании.

— Перекрестите на дорожку, Алла Викторовна, — в тон ей отозвалась я, собирая документы в папку — делать отметки на бумаге все равно удобнее.

— Бог в помощь, девочка, — хохотнула она под сердитым взглядом Лены.

Подходя к кабинету Александра Юрьевича, я уже привычно постучала и тихо вошла. Он сидел за столом, углубившись в чтение очередного отчета, но, увидев меня, поднял взгляд. Его лицо оставалось таким же непроницаемым, как всегда, но в глубине глаз я уловила что-то вроде усталости и лёгкой иронии. Казалось, что этот смайлик был скорее попыткой разрядить ситуацию, чем настоящим недовольством.

— Садись, Лучик, — вздохнул он.

Я молча села, готовая внимательно слушать — Болотов всегда давал мне подробную информацию.

— Лучик, ты этот пресс-релиз про меня сама читала?

Понятно, опять меня отчехвостят за работу пресс-службы.

— Лучик, — Болотов вздохнул, — я не самая медийная личность, да мне этого и не надо — пусть Влад отдувается. Он моложе, красивее, ярче. Таких как он любят СМИ, а я не против, поэтому и отдал ему должность.

Я тихо улыбнулась, услышав это неожиданное признание. От Александра Юрьевича сложно было ожидать такого рода самокритики. Обычно он был уверен в себе во всех аспектах, но, кажется, когда речь заходила о медийности, он предпочитал оставаться в тени.

— Но черт возьми, мышонок, раза два в году, когда нужно упомянуть и отца-основателя, можно это будет сделано…. Ну хотя бы не так сухо?

— Я…. его немного поправила. Но по уму — нужно переделывать полностью. Не хочу переходить дорогу Виктору Матвеевичу.

— Давай договоримся, мышонок, раз уж ты стала моим вторым помощником, ты отвечаешь за все, что касается лично меня. Я не прошу тебя взвалить всю работу пресс-службы на себя, только в той части, когда речь идет обо мне непосредственно. Ты в этом — профессионал, поэтому не бойся править Витю. Он тебе только спасибо скажет — они и так перегружены по полной.

Второй помощник? Вот это новость. А зарплату мне, интересно, увеличат?

— Так, мышка, сколько времени тебе нужно, чтобы закончить с пресс-релизом?

— Двадцать минут, — буркнула я.

— Хорошо. Занеси в таблицу поручений. Через двадцать минут жду. Через тридцать, — он глянул на часы, — занесешь с кофе.

— Нет, — вырвалось у меня прежде чем я успела подумать. Снова.

— Что, нет? — Александр поднял глаза на меня.

— Не кофе, — ну вот зачем опять лезу на рожон? — занесу с чаем. У вас щеки покраснели — я сегодня вам занесла уже пять чашек. Перебор.

Изумление и шок на лице Болотова сменились ехидной улыбкой.

— Наглеешь, мышонок?

— Если вас хватит удар на рабочем месте — я лишусь перспективной работы, — ровно ответила я, сама не зная, что делаю. И главное — зачем?

— Ладно, мышка, — он не стал спорить, — чай, так чай. Осталось 25 минут.

Ну и как ему все равно удается оставить последнее слово за собой?

Алла пристально наблюдала за мной, и все чаще в ее глазах я видела удовольствие и одобрение. Не знаю, чем это было больше вызвано: моими успехами в работе или тем, что я, наконец, перестала шарахаться от начальника как черт от ладана, но итог был одним: она была довольна.

Как и Влад, который, по всей видимости, решил, что моя квартира — его законная нора. В которую он может сбежать, если совсем невмоготу. Я уже даже перестала разбирать его кошачью лежанку, как мы стали ее называть.

Странные у нас были отношения: мы вообще не воспринимали друг друга как мужчина и женщина, скорее как брат и сестра. Я завидовала Владу, но не в плане финансового положения, а в плане того, что он рассказывал об отце. И понимала, что хотела бы…. Что? Оказаться на его месте?

Мне было стыдно и горько. Несколько раз Влад пытался заговорить со мной о родителях, но я всегда уходила от разговора. Я не хотела, чтобы Влад знал, что внутри меня поселилась эта зависть. Я считала её недостойной, но не могла избавиться от неё. С каждым днём я всё сильнее понимала, что хочу почувствовать себя частью чего-то настоящего, значимого.

С каждым разом, когда я отправляла деньги домой, я чувствовала, как внутри что-то сжимается. Это было не просто материальное обязательство — это была нить, связывающая меня с прошлым, которое казалось уже давно потерянным. Мой отец, когда-то сильный и любящий, теперь был заперт в собственном сознании, а сиделка, которая заботилась о нём, стала единственной связью между нами.

Я прекрасно понимала, что никогда не получу от него того, чего мне так не хватало — ни тепла, ни утешения, ни осознания, что я для него значима. Моя единственная семья была так далеко от меня, и при этом рядом с ней был только холод пустоты.