Территория сердца

Я сняла книгу с полки, чувствуя, как её обложка привычно ложится в руку— потрёпанная, перечитанная десятки раз. Каждый геолог, кажется, был связан с ней особыми нитями. Открыв её, я осторожно провела пальцами по страницам, знакомым до боли.

— Это издание… того же года, что было у…. нас, — прошептала я, не глядя на Александра. Внутри всё сжалось, и в горле снова появился знакомый ком.

Внутри разливались волны живой, нестерпимой боли от нахлынувших воспоминаний. Я резко поставила книгу обратно и круто развернулась, собираясь уйти, но почти сразу едва не врезалась в Александра. Он стоял настолько близко от меня, что мое лицо почти касалось его плеча.

Я замерла, но он не сделал ни малейшей попытки задеть меня или остановить. Просто стоял, не двигаясь, но при этом, не давая уйти. Всё вокруг, казалось, слилось воедино — и моя боль, и его присутствие, и запах его парфюма, который был таким тёплым, сильным, кружащим голову, знакомым до боли.

— Не уходи… — попросил он, все так же не шевелясь. Его дыхание касалось моих волос.

— Эта боль когда-нибудь уйдет? — глухо спросила я. — Она когда-нибудь закончится?

— Нет, — ответ был предельно честным. — Никогда, Лучик. Она с нами всегда. Внутри нас. Время лишь слегка притупляет ее, загоняет глубже, но не лечит. И мы вынуждены жить с этой болью. Ты, я, Влад… Аля.

— Но мы хотя бы живем… — вырвалось у меня. — Ты живешь…. А…

Я остановилась на полуслове, как будто не могла закончить фразу. Слова застряли у меня в горле, превращаясь в ком боли и гнева, который не давал дышать. Я чувствовала его взгляд на себе, его тепло, но внутри всё кипело от того, что не могла выразить.

— Я живу, — тихо подтвердил Александр, его голос звучал сдержанно, но в нём ощущалась скрытая боль. — Но это не значит, что я не чувствую. Мы живём, несмотря на это. Потому что другого выбора у нас нет.

Я подняла глаза на него, его лицо было спокойно, но глаза говорили о большем. О той боли, с которой он живёт каждый день. О той потере, которая никогда не отпустит, как и мою.

— А мой отец не живёт, — прошептала я, больше не в силах сдерживаться. — Он просто сдался… бросил всё. Бросил меня.

Александр замер, его глаза расширились от удивления, и на мгновение тишина в комнате стала почти невыносимой. Он будто не ожидал такой откровенности, и его лицо застыло, как маска, но в глазах читалось внимание и понимание.

— Ты поэтому так ненавидишь меня? — тихо спросил он.

— Я завидую…. Завидую Владу… Ты рядом с ним, даже когда вы бьете друг друга по морде… я бы все отдала, чтоб он меня ударил! Закричал на меня! Сделал хоть что-нибудь…. Я готова была бы всё отдать, только чтобы он… Показал, что ему не всё равно, что он всё ещё… здесь. Но он просто… оставил меня одну в этом мире. Я даже не помню, когда в последний раз он смотрел на меня, как на свою дочь. Я видела, как он умер… в один момент… его глаза стали мертвы. Тело — живо, а глаза…. Мертвы. Почему ты смог… а он нет? — снова задала я этот вопрос, сжимая руки в кулаки. — Почему ты нашёл силы жить, а он просто… сдался? Что я сделала не так?

— Не знаю…. И никто не знает. Не твоя в этом вина, Лучик. И не его. Мы все разные, мы все по-своему несем свою боль…. И иногда она нас ломает.

— Тебя она не сломала… — мне захотелось его ударить. Больно ударить. Выпустить гнев и зависть.

Александр стоял, словно окаменевший, его лицо было напряжённым, а глаза — полны сожаления и понимания. Он медленно перевёл взгляд на мои сжатые кулаки, как будто чувствовал, что я на грани.

— Ты думаешь, не сломала? — тихо спросил он, его голос был почти шёпотом, но в нем звучала боль. — Меня она тоже сломала, Лучик. Просто по-другому. Да, я не твой отец, Лучик, но и мои раны кровоточат. Ударь меня, если хочешь… знаю, после этого станет легче. Но я — не твой отец. И не стану его заменой.

Я замерла, его слова прорвались сквозь гнев и боль, которые я так долго носила в себе. Всё внутри меня сжалось. Он стоял передо мной, такой сильный, непоколебимый, и в то же время — сломленный, как и я. Эти слова сбили меня с толку. Я хотела его ударить, хотела сорваться, выплеснуть всё это наружу, но его признание… оно отрезвило меня.

Я закрыла глаза, понимая, что сорвалась, что меня занесло, что сказались и перенапряжение, и усталость, и знакомые мелочи, сыгравшие очень злую шутку, утащившие меня в омут памяти. Он ведь прав — он мне не отец.

Моя дыхание стало прерывистым, и я отчаянно пыталась собрать себя воедино, вернуть контроль над эмоциями.

— Ты прав, — прошептала я, не открывая глаз. — Ты не мой отец. Ты вообще мне никто. Не знаю, что на меня нашло….

Эти слова казались горькими, как будто я бросала вызов сама себе, пытаясь удержать хрупкую защиту, которая вот-вот готова была рухнуть.

— Никто, значит? — голос Александра задрожал от гнева. — Никто, Лучезара? Если я не хочу быть тебе отцом, значит никем не могу быть, так?