Территория войны

Странно было услышать удивленные нотки, но объяснимо: больше недели «без вести» – это почти всегда навечно.

– Нашел? Где Таня? – наконец услыхал я.

– Со мной. Все хорошо. Через час привезу.

– Ну, ты, молодец! Она рядом? Дай трубочку.

Я крикнул «Таня!», и она кубарем слетела вниз по лестнице.

– Дедушка?.. Да... Да...

Следом за ней спустился Гуталин в одних трусах и с мрачным видом присел на нижней ступеньке. Я выкатил ногой из-под столика пистолет и прижал его к полу каблуком.

– Сейчас сюда приедут менты, оденься. Придется объяснить им, зачем ты держал Таню.

– Я не держал.

– Брал от них деньги – значит, держал. Этот сядет за то, что ствол на меня наставил, а ты – за помощь. Ты ее уговорил сюда зарыться?

– Она уже взрослая.

– И она деньги у них брала за это?

– Нет.

– Знаешь, зачем она была им нужна?

– Не мое дело!

– Ты дерьмо или просто дурак? А ей есть дело?

– Не знаю, спроси. Слушай, ты – свидетель, я не держал ее, не вязал, подтверди.

– Кровь идет или остановилась? – повернулся я к раненому. Он мотнул головой, не открывая глаз. – Терпи, скоро приедут. Что ж твой друг убежал, тебя бросил? Как его звать-то? Знакомая рожа...

Тот не удостоил меня ответом. Долго менты и врачи добирались в дачную местность, но наконец зарычали на улице моторы: передвижная группа прибыла на двух машинах. В окно я с интересом наблюдал, как они опасливо, но грамотно проникали на объект. Распахнулась входная дверь, и первыми показались два ствола.

Услыхав шум, на лестницу вышла Таня, со школьным рюкзачком за спиной, и сразу испуганно остановилась. Но теперь уже не уедешь, начинался муторный час допросов и протоколов.

Таню посадили в плетеное кресло рядом со мной, она отвечала неохотно, невпопад, подолгу молчала – но все это было объяснимо. Всю вину она взяла на себя: никто ее не похищал, свободы не лишал, они просто жили вдвоем на чужой даче. Гуталин только поддакивал. Бандит, перевязанный и бледный, или молчал, или ничего не знал, или не видал. Словом, если бы не «макаров» с его отпечатками пальцев и не заведенное дело по розыску пропавшей, самым виноватым оказался бы я, потому что именно я пустил на этой даче кровь. К такому обороту мне было не привыкать, и не зря последние полтора часа в моем нагрудном кармане привычно работал диктофон.

С особым интересом лейтенант рассматривал мой нож – я его так и оставил окровавленным.

– У вас есть разрешение на холодное оружие?

Я вынул из бумажника сложенный, протертый по сгибам, листик – ксерокопию очередной нашей законодательной глупости или лени. На бумаге был изображен мой нож, и среди прочего значилось: «нож хозяйственно-бытового назначения». По нашим законам, нож может быть любого убийственного размера, но выступ, отделяющий лезвие от рукояти, не должен превышать полсантиметра. Мои ножи вообще не имели никакого выступа, а то, что они были предназначены только для полета, догадывался не каждый. В подтверждение, что нож этот «бытовой», в магазинах, где их продают, охотно выдают копию государственной экспертизы, с печатью.

Мент равнодушно просмотрел мою «ксиву» и вернул.

«Макарова» он поднял с пола как-то обыденно, без интереса, и бросил его в полиэтиленовый мешок.

– Лейтенант, мне надо отвезти ее домой, – сказал я. – У вас есть еще ко мне вопросы?

– Пока все. Вызовем.

– Ее друг, похоже, ни при чем.

– Разберемся. Укатывайте.

Я взял Таню за руку, и она послушно пошла за мной. Проходя мимо Гуталина, сидевшего с опущенной головой на ступеньке, она молча провела рукой по его черным взъерошенным волосам. Тот вздрогнул, поднял на нее глаза и виновато улыбнулся.

Я наклонился и шепнул ему на ухо:

– Ложись пока в больницу, а то затаскают. Там отлежишься.

– Какую? – оторопело посмотрел он на меня.

– Наркологическую, остолоп. На Варшавке, отсюда недалеко.

Мы с Таней вышли на улицу, где стоял мой мотоцикл. Я отдал ей свой шлем и затянул ремешок под подбородком. Она слишком послушно и вяло все это проделала, и мне это не понравилось. У такой молодой девчонки никогда не знаешь, что в голове, или в сердце, или где у них там бывает. Сбежать теперь от меня она вряд ли хотела, но взять да намеренно брякнуться с мотоцикла в таком состоянии – это запросто. Поэтому я внимательно посмотрел на ее хорошенькое грустное личико в громадном, не по размеру, шлеме и погрозил ей пальцем:

– Крепче держись, обхвати меня сзади руками. Упадешь – не на дорогу, а под колеса грузовиков или встречных машин. Размажут. Если умрешь сразу – считай, повезло. А если нет – всю жизнь в каталке и в мокрой постели, никому не нужна будешь. – Она с ужасом на меня посмотрела, поэтому я улыбнулся: – Ладно, извини, неудачная шутка.

Мы медленно катили по свободным воскресным дорогам, я поглядывал на безоблачное небо и раздумывал, когда лучше отправиться в отпуск, ведь работа уже сделана. Правда, очень хотелось задать Танечке несколько вопросов, и вообще не все было для меня ясно в этом деле, но на мотоцикле это сделать невозможно, а встретить ее когда-нибудь еще я не планировал.