Территория заблуждения

– Я не обвинить хочу, Ань! – Прокричал тогда. – Я выслушать тебя хочу. Выслушать и понять, ведь всё понять можно, если захотеть. Но для этого тебя услышать нужно. Просто необходимо, по-другому никак! – Втолковывать принялся, и пока видеть этого не могла, болезненно скривился, услышав тихие всхлипы.

– Прости, прости… – Послышался жалкий скулёж и одному богу известно, чего ему стоило на месте усидеть, чтобы раз и навсегда с этим покончить, все разговоры в прошлом оставляя. И её, и себя освободить!

Как только Аня раскачиваться после минутной истерики перестала, понемногу в себя пришла, дыхание задержал, боясь неверным жестом, неверным поведением обратно столкнуть. Молчал. Только её решения ждал. И за терпение был вознаграждён её едва заметным кивком согласия. Правда, она всё так же мимо него смотрела, но присутствие чувствовала.

– Я отчима всегда ненавидела. – Глубоко вздохнула, слёзы сдерживая. Глаза закрыла, а ртом воздух хватала, пока не перетерпела. – С того самого момента, как он в нашей жизни появился. Так странно, мама будто не замечала ничего, а в нём же человеческого на долю не насобирать было. Животное. Во всём! В словах, в поведении, во взглядах. Мне лет одиннадцать было, когда они поженились. Отец сбежал я его и не помнила. А потом в доме появился мужчина. Он сам так о себе говорил. Уважения требовал, послушания. А мне плевать было на его требования. Будто и не изменилось ничего, себя вела. Поначалу мама вразумить пыталась, а потом смирилась. Списала моё поведение на переходный возраст и успокоилась. У отчима была своя теория происходящего, но он её оглашать, что вполне естественно, не торопился. Всё понимал и чего-то ждал… Я потом уже поняла чего. – Невесело усмехнулась. – Он пил, гулял, мать избивал, а она всё прощала. Она прощала, а мне тогда что?! Потому делала вид, что ничего не замечаю. Своей жизнью жила. Сейчас понимаю, что неправа была, а тогда… как баран… рогами упёрлась и знать ничего не хотела. Всегда упрямая была. И цели у меня были, и стремления, а как отчим появился, единственным смыслом стало побыстрее вырасти и свалить от них подальше.

Губы поджала, пережидая болезненные для себя воспоминания. Ведь так и бегала от них до сих пор, даже не пытаясь переосмыслить. Потому сейчас всё казалось каким-то нереальным, будто и не с ней.

– Когда исполнилось четырнадцать, жить лучше мы не стали. Мать была больше похожа на отбивную грушу и её роль сводилась к обязанностям прислуги. Приготовить поесть, в доме убрать, постирать. А отчим всё чаще на меня засматривался. Без слов. Только смотрел и ждал, пока я эти взгляды поймаю. И я ловила. Всё понимала, но молчала. А иногда не молчала, но матери и не думала говорить. Потом играть в гляделки ему надоело, – холодно хмыкнув, Аня с отвращением скривилась. – Тогда он стал бросаться в мою сторону похабными словечками. То нахваливал, то оскорблял – неважно. Весь смысл к самому вниманию сводился. Пошлые шуточки, многообещающие улыбки… уже тогда понятно было, что рано или поздно всё закончилось бы плачевно. Я бы тоже под ним оказалась. Избитая, растоптанная, униженная. Понимала. – Проскрипела отвратительным голосом. – А сделать ничего не могла… – Дрожащую губу закусила.

Вдруг голову в плечи вжала, задрожала, но всего на несколько секунд, на несколько мгновений, а потом снова плечи расправила, правда, взгляд уже был не пустой, а полный той самой ненависти, о которой говорила в самом начале.

– Он ментом был. Многое себе позволить мог и ничего за это не получить. – С отвращением к собственным воспоминаниям оскалилась. – Вскоре моё безразличие к матери сменилось жалостью. Не той жалостью, с которой котёнка на улице подбирают, а другой, которая всю душу выносит! Всё внутри выжигает!

Голову опустила и принялась свои ладони разглядывать.