Террор и демократия в эпоху Сталина

Попытка Степанова разграничить добросовестные заблуждения и вредительство провалилась. Спустя четыре месяца на карту была поставлена и его судьба… На долгом и тягостном заседании партком задавал Степанову вопросы о его биографии, но главное обвинение заключалось в том, что он пытался защитить Сагайдака и других руководящих работников завода. Члены партии забросали своего директора неприязненными вопросами: «Чем объяснить такую засоренность аппарата на “Серпе и молоте”?»; «Ты знаешь список из тринадцати человек тех, кто работает на заводе, и замешаны во вредительской работе?» «Почему защищал Сагайдака?» Степанов находчиво уклонялся от ответов: «Защиты не организовывал. Все сведения о нем передавались беспрерывно, куда нужно». Таким образом, Степанов признался в том, что он отправил в НКВД заявление с обвинениями в адрес Сагайдака. Бубнов продолжил допрос: «Есть вредительство на заводе?» — «Есть», — ответил Степанов. Бубнов хитро спросил: «К кому вы имеете недоверие?» Этот вопрос был ловушкой. Если бы Степанов ответил: «Никому», его бы стали обвинять в отсутствии бдительности. С другой стороны, если бы он назвал имена, то расследование стало бы более масштабным. Однако Степанов имел большой опыт в пикировке. «К каждому человеку невольно относишься настороженно», — ответил он, не отводя взгляда от Бубнова. Даже под градом нападок Степанов отказывался приравнивать производственные проблемы к вредительству. Он, несомненно, понял, что если каждую проблему приписывать вредительству, то все работники завода окажутся в тюрьме, а завод придет в упадок. Он сказал членам парткома: «Упала труба в фасонке, <…> рабочие нефть в канаву выливают»; «цеховой работник набедокурит, а цеховое начальство начинает замазывать». Он честно признался: «Трудно тогда решать, кто прав, кто виноват». Другой член партии сформулировал вопрос иначе: «Были ли заявления о вредительствах, были ли сигналы о работниках завода, которые сейчас работают на заводе?» Но Степанов снова не клюнул на наживку. «Сигналов было много <…>, что, наверное, здесь вредительство», — ответил он. Член партии упорствовал: «О ком были сигналы?» — «О многих, — спокойно ответил Степанов, — но не было фактов».^{505}

Сопротивление Степанова попыткам его запугать или поймать в ловушку было необычным явлением. В то время как очень немногие члены партии могли сохранить свою неприкосновенность, он не сдавался. Следующая выдержка из его допроса членами парткома дает представление о том, как искусно ему удавалось уклоняться от настойчивых требований обвинить других людей:

— Ты сказал, что тебя не втащили и не могут втащить, но положение на заводе таково, что мы должны характеризовать эту работу как действия врага.

— Засилья врага на заводе нет.

— Как же вокруг оброс такими людьми? Порядочное количество [врагов] мы уже выявили?

— У нас — тысяча командиров и какой-то процент оказались сволочами. Если взять всех в целом, то командный состав — преданный.

— Почему на всех ответственных участках вредители оказались?

— Много хороших командиров подобрано, в том числе и ты, и много таких людей. А вы сейчас так говорите, что раз хорошее — не мое, то плохое — мое.

— Я спрашиваю, почему вредители на завод попадали? …Ты как большевик, как руководитель, должен был ориентироваться на разоблачение врага. А ты — «петушки да гребешки». Чем объяснить недостаточно острую постановку с бдительностью?^{506}

Степанов являлся одним из немногих, кому удалось противостоять такого рода допросам. Частично его привилегированное положение директора завода позволяло ему парировать назойливые вопросы, спокойно давая понять тем, кто их задавал, что у него имелась информация также и на них. В конечном счете, партком не исключил Степанова из партии. К сожалению, немногие могли проявить подобную принципиальность.

Управленцы и рабочие