Террористы и охранка

Григорий Гершуни был романтиком революции. Борец и поэт, с железной волей и самой пылкой фантазией, он любил придавать подготовляемым им покушениям внешнюю декоративность и блеск; он всегда стремился сочетать безупречную технику, мастерство исполнения с красивой формой. Редко кто из революционных деятелей умел оказывать на рядовых революции такое глубокое влияние своим словом, своим примером, своей верой и несокрушимой волей. Для него самого не было ничего выше революционного дела, все его интересы, все его помыслы были сосредоточены на служение революции, которой он отдавал свою молодость и свою жизнь. И русская история сохранила об этом выдающемся деятеле дореволюционного периода самую светлую память.

Первые удары должны были быть направлены согласно выработанному террористами плану против двух наиболее ненавистных и опасных столпов самодержавия: министра Сипягина и всемогущего обер-прокурора Святейшего синода Г. Победоносцева.

Выбор остановился прежде всего на Сипягине, который в недавнем прошлом отличился своими бесчеловечными и кровавыми репрессиями. Сипягину была поручена царем расправа с университетским движением. Студенческие демонстрации в период 1899 и 1901 гг. были им подавлены с невероятной жестокостью. На другой день после студенческих беспорядков он грозил «потопить Петербург в крови», если будет сделана другая попытка уличных манифестаций.

Исполнение приговора было поручено молодому и смелому революционеру Степану Балмашеву. Балмашев родился в революционной семье: его отец принимал когда-то участие в движении и был сослан в Архангельскую губернию. Воспитание, врожденный революционный темперамент, исключительная сила воли и отважность характера делали его наиболее пригодным для задуманного дела. С гордым радостным чувством принял он опасную миссию, которую партия ему доверила.

Во вторник, 2 апреля 1902 г., приблизительно в час дня к подъезду Мариинского дворца подкатила шикарная пролетка; из нее вышел молодой флигель-адъютант и обратился к дежурившему унтер-офицеру с вопросом, приехал ли уже министр внутренних дел. Получив отрицательный ответ, флигель-адъютант сперва заявил, что он в таком случае поедет к министру на дом, но потом раздумал и решил подождать его во дворце. Его блестящий вид, его спокойное и естественное обращение, его властные манеры и повелительный голос произвели такое благоприятное впечатление, что никому и в голову не приходило заподозрить его в самозванстве. Войдя в приемную, он заявил, что он с личным поручением к министру от великого князя Сергея Александровича. Несмотря на натянутые отношения, существовавшие между министром и царским дядей, это заявление никого не удивило и не вызвало ни в ком недоверия.

Ровно в час в Мариинский дворец прибыл Сипягин. Ему доложили, что в приемной его дожидается специальный курьер великого князя Сергея Александровича. Крайне изумленный Сипягин направился в приемную и с протянутой рукой пошел навстречу Балмашеву, чтобы взять протянутый им пакет…

— Этот пакет, — громко сказал Балмашев, — передан мне от имени великого князя для вручения вашему высокопревосходительству…

— От чьего имени? — с удивлением спросил Сипягин.

— От имени великого князя Сергея Александровича.

И, отступив на два шага назад, мнимый флигель-адъютант направил прямо на министра свой браунинг, из которого сделал несколько выстрелов.

— Так поступают с врагами народа! — громовым голосом воскликнул он.

Через несколько, минут смертельно раненный Сипягин скончался.

Балмашев был предан военному суду. Его поведение на суде было мужественное и гордое. На вопрос, были ли у него сообщники, он вначале отказался ответить, но потом воскликнул:

— Мои сообщники — правительство с царем во главе.

Им место — здесь, на скамье подсудимых.

Свой смертный приговор Балмашев выслушал спокойно, с холодным равнодушием. Его мать хлопотала о его помиловании, но царь ответил, что оно будет даровано осужденному только в том случае, если он сам подаст прошение. Дурново ходил в одиночную камеру Балмашева и уговаривал его подать это прошение, но все попытки его кончились полной неудачей. По собственному выражению Дурново, он «натолкнулся на скалу».

— Вам гораздо труднее меня повесить, — иронически кинул ему на прощание Балмашев, — чем мне умереть. Я от вас не хочу никаких милостей. Единственное, о чем я прошу, это выбрать веревку покрепче, так как вы и вешать-то не умеете как следует тех, кого вы приговариваете к смерти[46].

3 мая 1902 г., в пять часов утра, Степан Балмашев был повешен на тюремном дворе Шлиссельбургской крепости. Спокойствие и мужество не покидали молодого революционера до самого последнего мгновения, и, когда перед смертью поп попытался подойти к нему и причастить его, он твердым, недопускающим возражения голосом сказал ему:

— Я не умею лицемерить…

Роль Азефа в организации этого покушения установлена только в общих чертах. Известно, что он в нем принимал, по крайней мере, такое же деятельное участие, как и Григорий Гершуни.