Терроризм в Российской Империи: Краткий курс

«Чернознаменское» течение в анархизме, получившее свое название по одноименному журналу, вышедшему в декабре 1905 года, взяло на вооружение тактику «безмотивного» террора. На страницах журнала «Бунтарь», ставшего литературным выразителем идей чернознаменцев, эта тактика обосновывалась следующим образом: «Вскрыть и обнажить грубый буржуазно-демократический обман, проявить протест, сказать сильно и ярко свое анархистское слово можно только рядом крупных антибуржуазных “безмотивных” актов. Анархисты должны направить свои террористические удары на буржуазию не только за ту или иную частичную, конкретную вину ее перед пролетариатом; надо разить буржуа, как представителей и цвет буржуазного общества. Пусть вечная угроза смерти, как страшное напоминание о “вечной вине”, висит над буржуа каждый миг, каждый час его существования. Пусть не будет среди них “невиновных”. Да не знают они покоя. “Безмотивные” антибуржуазные акты внесут смятение и хаос в лагерь буржуазии, быть может, хоть “на миг” отвлекут внимание масс от демократических лозунгов, раскроют перед ними новые и яркие горизонты истинно классовой борьбы и, наконец, подымут падающую энергию групп, углубят и расширят их кругозор…»^[111]

Возможно, наиболее образно и ярко основную «парадигму» безмотивного террора сформулировал одесский анархист Ушеров:

«Достаточно увидеть на человеке белые перчатки, чтобы признать в нем врага, достойного смерти…

Ибо, видите ли, виноват не какой-то объективный строй общества, а каждый индивидуум, поддерживающий этот строй и пользующийся им в свою пользу»^[112].

Слова у «безмотивников» не расходились с делом. Ими были осуществлены взрывы в кафе Либмана в Одессе и ресторане «Бристоль» в Варшаве; на съезде анархистов-«безмотивников» в Кишиневе в январе 1906 года было решено взорвать съезд горнопромышленников, однако в связи с массовыми арестами анархистов это намерение осуществить не удалось. Планировалось также взорвать поезд, в котором должны были находиться крупные чиновники управления одной из железных дорог; однако террористы опоздали к поезду с чиновниками, и один из них с досады бросил бомбу в вагон первого класса, где «невиновных» с анархистской точки зрения быть не могло^[113].

Несколько отличных от «безмотивников» взглядов на террор придерживалась другая фракция чернознаменцев – «коммунары». Они, также будучи сторонниками «безмотивного» террора, не верили в эффективность индивидуального терроризма, полагая, что отдельные теракты потонут в «колоссально-огромной демократической волне». Они считали более эффективным захват какого-либо города с целью создания там коммуны. Это позволило бы «на громадном фоне демократии создать хотя бы одну враждебную всей картине точку…»^[114] Можно представить, что «эксплуататорам» пришлось бы в такой «точке» несладко. Однако группа, собиравшаяся осуществить этот «массовый анархический акт», была арестована прежде, чем попыталась претворить идею в жизнь.

Чернознаменский терроризм был направлен не только против настоящего социально-экономического и политического устройства самодержавной России, но и против будущего – потенциального буржуазно-демократического строя, установления которого в стране опасались анархисты.

Возможно, именно антидемократизм большевиков показался привлекательным основоположнику чернознаменства И. С. Гроссману-Рощину, приветствовавшему впоследствии Октябрьскую революцию и объявившему себя вскоре после ее победы анархо-большевиком. В 1926 году Гроссман-Рощин направил в газету «Правда» письмо, в котором «городу и миру» сообщалось, что родоначальник чернознаменства стал теперь приверженцем идей большевизма.

Многочисленные теракты, осуществленные анархистами в годы революции, не привели к желаемым результатам. «Как же случилось, что наши акты остались только мелкими актами и поглотили так много жизней?» – ставился вопрос на страницах «Бунтаря». Объяснялись неудачи дезорганизованностью движения, разобщенностью отдельных групп, что приводило к «измельчанию» террора – «наш террор бил ближайшего городового и оставлял целым дальнего губернатора». После этой констатации обращалось внимание на отсутствие организованного террора, «при котором нужны большие технические приспособления, выдержка в выжидании, выслеживании и подготовлении акта. Организация террористических актов не под силу одной группе, но она станет возможной при наличности объединения движения вообще»^[115]. Нетрудно заметить, что меры, которые предлагались для более эффективного ведения террористической кампании, организационно напоминали эсеровские. Общими и для террористов любого толка были упования на более совершенные технические средства.

Несмотря на значительные потери среди боевиков и очевидную неэффективность террористической кампании в сравнении с понесенными жертвами, «прямое революционное нападение» оставалось для чернознаменцев «единственно возможной тактикой»^[116].