Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Правда, критика Засулич террористической тактики не носила, если можно так выразиться, абсолютного характера. В рецензии на статью С.М.Степняка-Кравчинского «Терроризм в России и Европе», опубликованной на немецком языке в журнале германских социал-демократов «Neue Zeit»[607] она призывала революционную интеллигенцию «серьезно взяться за единственно целесообразное для нее в настоящий момент дело пропаганды среди рабочих»[608]. Выделение слов настоящий момент предполагало, что, возможно, наступят другие времена, когда оружие террора еще сможет пригодиться. Важнейшим условием применения террора Засулич считала наличие крепкой организации, подобной «Земле и воле» «перед началом политических убийств»[609].

В руках же «недостаточно окрепшей организации террористические попытки неизбежно окажутся тем, что Степняк очень метко называет, говоря о действиях анархистов, «скорее экспериментами над употреблением динамита, чем политическими действиями». «Тот же характер экспериментов носили за последние восемь лет и все русские приготовления к покушениям», — констатировала Засулич[610]. Таким образом, она выступала не против террора как тактики, а против плохо подготовленного и несвоевременного его применения. «Мы не хотим сказать, — четко писала она, — что сама террористическая деятельность отдаляет нас от цели». Не имеют смысла лишь «политические убийства, не опирающиеся на народную силу», которые «кажутся нам только средством, слишком слабым для того, чтобы хоть на шаг приблизить нас к цели»[611]. Кстати, эти рассуждения Засулич весьма напоминают то, что писал впоследствии главный идеолог эсеровского терроризма В.М.Чернов (ср. его статью «Террор и массовое движение»[612]).

Один из основателей группы «Освобождение труда», П.Б.Аксельрод, относился к терроризму гораздо снисходительнее, чем его ближайший соратник Г.В.Плеханов. Это заметно в двух брошюрах, выпущенных Аксельродом в конце 1890-х годов. Как справедливо отметил Д.Ньюэлл, это, возможно, объясняется разницей условий, в которых происходило формирование двух «отцов» русской социал-демократии. Аксельроду, выросшему среди еврейской бедноты, терроризм был психологически более понятен[613]. Аксельрод справедливо указывал на связь бунтарски-террористического периода в русском революционном движении с современной ему социал-демократией и не собирался отказываться от этого наследства.

Аксельрод неоднократно в своих статьях и выступлениях подчеркивал преемственность российской социал-демократии по отношению к революционным традициям «Народной воли» в противовес «экономистам», которые относились к революционному движению 1870—1880-х годов «гораздо более отрицательно, чем кто-нибудь из практических и теоретических основателей русской социал-демократии»[614].

Он писал, что революционная социал-демократия относилась к «бунтарски-террористическому периоду нашего революционного движения не только как к объекту отрицания» и «поскольку народничество было революционно, то есть выступало против сословно-бюрократического государства и поддерживаемых им варварских форм эксплуатации и угнетения народных масс, постольку оно должно было войти, с соответствующими изменениями, как составной элемент в программу российской социал-демократии»[615].

Говоря о том, что народничество должно было войти в программу русской социал-демократии, Аксельрод, конечно, подразумевал его демократическое содержание. Характерно в этом плане, что он особо выделял взгляды А.И.Желябова, который признавал необходимость завоевания «возможно более демократической конституции»[616].

Народовольцев Аксельрод характеризовал как «авангард отважных борцов... неустрашимых и полных непоколебимой энергии», но «бессильных одолеть врага — за неимением армии». Главную причину неудачи «Народной воли» он усматривал, как и его соратники по группе «Освобождения труда», в том, что «рабочая масса оставалась тогда совсем еще не затронутой агитацией». Указывал он и на индифферентизм, «чтобы не сказать больше», либералов[617].

Критикуя «экономистов» конца 1890-х годов, Аксельрод ссылался на печальный опыт конца 1870-х, когда наиболее живые революционные силы пролетариата «уходили в террористическое движение и затеривались в общей массе революционной интеллигенции, ни на волос не способствовав... подъему политического сознания в рабочей массе». Он предостерегал против повторения подобного явления, если «наиболее энергичные и интеллигентные представители пролетариата не найдут применения своим силам и исхода своим политическим стремлениям под флагом социал-демократии»[618]. Надо сказать, что в данном случае Аксельрод как в воду глядел. Немалое число рабочих, снедаемых революционным энтузиазмом, оказались впоследствии в числе эсеров или анархистов, посчитав социал-демократическое движение чересчур «мирным». Любопытно, что переходы от социал-демократов к эсерам и другим «боевым» партиям наблюдались гораздо чаще, чем в обратном направлении.